Антисемитизм в древнем мире

сравнительно редкой.

Понятно, с каким чувством должны были отнестись к евреям ввиду этой их особенности «хозяева страны». К униженным иноплеменникам, к этим жалким гражданам второго сорта, относились, пожалуй, даже со снисходительной жалостью. Более обидно и оскорбительно было, когда эта сволочь выходила в люди; однако заимствование полностью местной культуры и внешнего культурного облика давало возможность вскоре забыть о пятне на происхождении этих людей. Иное дело, когда эти выскочки, эти «мещане во дворянстве» на каждом шагу подчеркивают — своим обликом, обрядами, манерой держаться, рассуждениями — свое «хамское» происхождение и когда, в то же время, экономическая или общественная роль, занимаемая этими людьми, сплошь и рядом не позволяет «поставить их на место». Естественно, что хозяева страны не могли оставаться равнодушными к этому еврейскому «нахальству». Результатом этой особенности и явились озлобление и ненависть к евреям.

Как я уже сказал выше, если бы евреи при таком отношении к ним реагировали бы рефлексивно, немедленно на каждое наносимое им оскорбление, они уже очень рано были бы истреблены подавляющими их силой и численностью «хозяевами страны». Инстинкт национального самосохранения приучил их вовсе не реагировать на менее тяжелые обиды, а на более тяжелые реагировать не рефлексом, а разумом. Такой реакцией являлась, с одной стороны, прекрасно поставленная еврейская пропаганда, с другой, то упорство, с которым евреи стремились к достижению фактического влияния в стране. Но, с точки зрения античной морали, такой способ реагировать на обиду считался недостойным свободного человека. Таким образом, результатом этой национальной особенности явилось чувство гадливости и презрения к евреям, их третируют, как «паршивых жидов». Евреи, со своей стороны, эту естественно возникшую черту, не нуждающуюся ни в осуждении, ни в порицании, не преминули возвести в высшую добродетель. Жажда мести — грех, так как надо любить все Божьи создания; чувство самолюбия, реагирование на обиду — преступная гордыня. В составленных в Египте дополнениях к книге Эсфири праведник Мардохай (3, 56) находит нужным оправдывать свой поступок, с первого взгляда, совершенный им в угоду самолюбию и чувству собственного достоинства: «Не из высокомерия и гордыни, не популярности ради я отказался пасть ниц перед надменным Аманом. Нет, я охотно целовал бы его пятки, если бы это могло быть на пользу Израилю!» Христианский принцип: «ударившему в правую щеку подставь левую» — не что иное, как вышедшая из недр еврейства утрировка этой специфической национальной особенности, уже евреями возведенной в ранг добродетели.

Наконец, постоянная борьба с преследованиями выработала ряд своеобразных черт еврейского приспособления в борьбе за существование. Это, во-первых, тесная сплоченность и взаимопомощь в жизненной борьбе; во-вторых, необычайное упорство в достижении поставленной жизненной цели, сопровождающееся много большей тратой энергии, чем обыкновенно, так как еврею, кроме обычных препятствий, приходилось преодолевать специфическую враждебность к евреям, и, в-третьих, своеобразное отношение к местному закону и государственности. Это отношение явилось результатом «двойного подданства» евреев, необходимости соблюдать часто взаимно противоречащие моральные требования еврейского и местного закона и, как мы видели выше, может быть охарактеризовано так:

1) Местный закон необходимо строго соблюдать, но лишь постольку, поскольку он не противоречит еще живущим в народном правосознании положениям еврейского закона и поскольку его соблюдение не связано с вредом для еврейского народа. Таким образом, законов, прямо или косвенно направленных против евреев, во всяком случае соблюдать не следует.

2) Необходимо быть строго лояльным по отношению к государству, благосклонно относящемуся к евреям. При борьбе двух государств или двух партий внутри государства надо симпатизировать и по возможности содействовать стороне, более сочувственно относящейся к евреям.

И к этим особенностям еврейской морали националистически настроенные граждане античных государств не могли относиться равнодушно. Эти особенности евреев вызывали у них недоверие и страх; имеющее оборонительный характер еврейское сплочение превращается в глазах «хозяев» в об'явивший войну всему миру всесильный кагал.

Нам остается иллюстрировать свидетельствами древних правильность этих положений.

1. «Еврейское нахальство»

«Еврейское нахальство» состояло прежде всего в том, что евреи не пожелали стать на лояльную (по мнению хозяев страны) точку зрения герондовского метэка Баттара (выше, стр. 163–164) и не признавали справедливою необходимость «дрожать пред каждым гражданином, как бы он ни был ничтожен и дурен». Как мы видели выше (стр. 54), евреи не стесняются занимать видные места в государстве и играть в нем влиятельную роль: иногда им удавалось достигать административных постов, в других случаях они достигали фактического влияния благодаря экономическому могуществу. Исторические данные показывают, что процентное отношение числа евреев-сановников к числу не евреев- сановников было не выше, а ниже процентного отношения евреев к не евреям вообще: само собой разумеется, что, хотя 2/5 жителей Александрии были евреями, из числа высших должностных лиц города евреи никак не составляли 2/5. Однако, с точки зрения «хозяев», процент этот был все же чрезвычайно велик: в частности, в Александрии евреи были единственной категорией «пришельцев», добившейся (хотя, вероятно, и урезанных) гражданских прав; другие инородцы, в том числе коренные египтяне-туземцы, вовсе не могли занимать административных мест[72] и, если добивались видного положения, то, подобно герондовскому фригийцу Артимму, ставшему Фалетом, всячески старались скрыть следы своего варварского происхождения (ср. M.W. 52).

Таким образом, хотя евреям и не удавалось выдвигаться так, как «хозяевам страны», тем не менее, с точки зрения тогдашнего общества, их поведение было «еврейским нахальством». Надо к этому прибавить, что стремление выдвинуться из числа рядовых граждан, всецело погруженных в борьбу за существование, путем ли сосредоточения экономического влияния или путем выдвижения на государственной службе и т. п. было у евреев значительно больше и интенсивнее, чем у их хозяев. Причина этого вполне понятна: еврею кроме общегражданских преград приходилось еще преодолевать и общественный антисемитизм, и правительственные преследования, и только утроив необходимые усилия и упорство, он мог рассчитывать на какой-нибудь успех в жизненной борьбе. «Нередко евреи видели в обладании имуществом средство для преодоления враждебности общества и достижения сколько-нибудь сносного положения» (L. Herzfeld, Handelsgeschichte der Juden des Altertums, Braunschweig, 1879): в то время, как рядовой эллин мог так или иначе примириться со своим положением, положение среднего еврея из массы, вследствие преследований антисемитской атмосферы, становилось настолько невыносимым, что, только выбившись из массы, он мог надеяться достигнуть самого скромного minimum'а жизненного благополучия. Положение существенно менялось только в те короткие минуты, когда у власти становилась партия, считавшая по той или иной причине удобным отказаться от юдофобской политики. Тогда у евреев оставалось столько свободной энергии, прежде тратившейся на борьбу со специально антиеврейскими препятствиями, что часто, продолжая по инерции борьбу с прежней напряженностью, они выдвигались более, чем, пожалуй, сами того желали. Так, как мы видели (стр. 87–88), когда в Египте на короткое время становилась у власти партия, отказавшаяся от юдофобской политики, виднейшие военные посты оказывались занятыми евреями.

Все эти выдвинувшиеся на поверхность общественной жизни евреи были, конечно, эллинистами, т.- е. сильно ассимилированными евреями. По внешнему облику они ничем не отличались от эллинов: носили греческую одежду, говорили по-гречески, не уступали грекам в знакомстве с греческой образованностью, умели держать себя в греческом обществе, отказались от соблюдения значительной части еврейских ритуальных установлений, например, относительно еды и т. д. и т. д. И тем не менее они не стали греками и отнюдь не хотели, подобно герондовскому Артимму, контрабандно прослыть греками. Их ассимиляция имела известный предел: они были и открыто об'являли себя не эллинами, а проникнутыми эллинской культурой евреями.

На эту особенность евреев обратили внимание все виднейшие исследователи. «Даже те евреи,