реально делал, совпадает с первым этапом пантюркизма, означенным у Гёк-Альпа в 'Проблемах туранизма'. Речь идет о создании сильного турецкого государства, отказе от исламских доминант и утверждении на турецкой почве западной цивилизации. В данном случае образ, приписываемый конкуренту (европейская цивилизация) декларируется как желательный для себя, а свой базовый образ (тюркская культура) подразумевается. Первый этап пантюркистской программы, который мы назовем мифологемой Турции, неизбежно связан с самоограничением и конкретизацией программы. В идеологии кемализма основные парадигмы турецкого сознания в результате наложения на них содержаний, которые, в восприятии турка, соответствуют им в западноевропейской культуре (напомним: коллектив, чиновник, равенство, развитие), принимают следующий вид: масса, ставшая коллективом (избранная и организованная), единство превосходства-равенства (равенство всех избранных, всех турок; вспомним знаменитый лозунг, встречающийся в Турции на каждом шагу: 'Какое счастье быть турком!'); единство войны и строительства (войны, чтобы иметь возможность строить) и героя-чиновнока (в буквальном смысле: основной герой официозной кемалистской литературы — это интеллигент-чиновник, который героически борется за осуществление идей Кемаля).
Таким образом, основные парадигмы турецкого сознания заложены и в кемализме, но только в особой их модификации. Следовательно, они не могут быть абсолютно неприемлемы для турецкого сознания, действовать на него разрушающе. Но поскольку в сознании масс эти парадигмы продолжают существовать в своей прежней форме (исламская масса, воин Аллаха, превосходство верных, Священная война), то определенный конфликт неизбежен. Мы действительно видим его выражение в том, что реформы Кемаля оказываются неосуществимыми в принципе.
Турецкая история последних десятилетий имела циклический характер. С 1960-го по 1980 -й год на рубеже каждого десятилетия совершался очередной военный переворот, в результате которого в Турции восстанавливались кемалистские лаициские принципы в условиях военной диктатуры. Как только военные передавали власть гражданским, влияние ислама в стране снова все более и более возрастало, Турция в своей внутренней политике все далее отступала от принципа лаицизма, и дело снова кончалось военной диктатурой. Каким же образом лаицискому режиму удается удерживать бразды правления уже многие десятилетия?
Достаточно хорошо известно, что кемализм как идеология был турецкими крестьянскими массами отвергнут.
Для воспитания масс в духе турецкого национализма были созданы так называемые 'турецкие очаги'. Первые 'турецкие очаги' основаны еще в 1908 году по инициативе Акчуры. В апреле 1924 года они вновь возобновили свою деятельность. 'В мае 1925 года вышло постановление, где говорилось, что оказание помощи 'турецким очагам' — первейшая обязанность правительства… Финансирование 'очагов' шло за счет государства'. [468] Причем трактовка идей турецкого национализма 'турецкими очагами' отличалась от официальной. Несмотря на то, что сами 'очаги' в свое время декларировали, что 'как организации турецкой нации они работают лишь в пределах национальных и государственных границ и отказываются от политики пантюркизма, их бывшее руководство определило впоследствии значимость 'очагов' именно как органов пантюркистской пропаганды'. [469] Однако 'турецкие очаги' в деревнях быстро превратились в традиционные кофейни, и результаты их деятельности чаще всего сводились к нулю.
Второй попыткой пропаганды кемализма в турецкой деревне было создание 'народных домов' и 'народных комнат', но толку от них также было мало.
Среди турецкой интеллигенции был ряд деятелей, которые добровольно брали на себя миссию пропаганды национализма в турецкой деревне, политического и экономического просвещения крестьян, создания в крестьянской среде кооперативов. В это время в литературе появляется 'новый герой — интеллигент (учитель, врач, офицер), проявляющий высокую самоотверженность… Он жертвует собой ради 'темной и невежественной массы', в которую именно он призван внести 'национальный дух'' [470] , уничтожить патриархальные структуры и наполнить крестьянские умы новыми понятиями и ценностями (Якуб Кадри 'Анкара', Халиде Эдиб 'Татарочка'). Но настроения подвижничества сменяются пессимизмом, усталостью и апатией. 'В ряде произведений тридцатых годов (романы 'Листопад', 'Жалейте' Решада Нури и др.) появляется новый герой — сломленный человек, потерпевший крушение в своих попытках служения народу и человеку'. [471] Даже и в литературе о героике национально- освободительной борьбы турецкие крестьяне либо вовсе отсутствуют, либо присутствуют как пассивная масса.
Да и как могло быть иначе, если вся проповедь кемализма и пантюркизма стекала с турецких крестьян 'как с гуся вода'. Крестьяне продолжали утверждать, что 'они не турки, а мусульмане', национально-освободительная борьба оставалась в их понимании Джихадом, борьбой за ислам. 'Для большинства турецкого крестьянства освободительная борьба состояла в осуществлении победы мусульман над неверными, а не в утверждении национальной идеи и установлении республики. Народ Анатолии боролся за освобождение Халифа, и даже Кемаль был вынужден провозгласить это своей целью'. [472]
Однако крестьянские массы подчинились Кемалю и, более того, в дальнейшем почти не протестовали против антирелигиозных мероприятий Великого Национального Собрания Турции. Почему? 'Уже много лет существует разрыв между светской республикой и верующей крестьянской массой' [473] , но разрыв этот не принимает формы острого конфликта. Почему?
Мы уже говорили, что определенная корреляция между мировоззрением турецких крестьян и идеологией пантюркизма и кемализма была. На основные, глубинные доминанты турецкого сознания эта идеология не покушалась. Но, кроме того, очевидно, есть какое-то начало, чрезвычайно значимое в сознании турка, присутствующее также и в идеологии кемализма, которое снимает этот конфликт. И тогда утверждение современного исследователя Турции, что 'существует идейно-политический вакуум, незавершенность трансформации традиционного мировоззрения и образа жизни турка' [474] , кажется не совсем верным. Этот вакуум хотя бы временами чем-то заполняется. Есть какое-то уравновешивающее начало, которое помогает существовать лаициской республике, хотя и постоянно в некотором подвешенном состоянии, и при этом сохраняться традиционному сознанию крестьян, хотя и с определенной мерой конфликтности по отношению к внешнему миру. Этим началом является культ армии, равно присутствующий и в традиционном сознании крестьян, и в идеологии турецкой республики.
Выше мы уже говорили о значении армии в мировоззрении крестьянских масс. Что же касается Турецкой республики, то она 'пересмотрела свое отношение ко многим институтам, но к армии оно осталось прежним. Ведь в Османской империи критерием могущества было войско: оно завоевывало новые территории, пополняло казну новыми трофеями, в армии государство черпало свою силу. Поэтому нет ничего удивительного в том, что и сегодня турки относятся к военному мундиру с уважением и симпатией, что всегда полно зевак около резиденции президента во время смены караула, когда отборные гвардейские части в парадной форме двигаются торжественным маршем, словно один человек, нога к ноге, рука к руке. До сих пор каждая более или менее официальная годовщина, не говоря уже о военных парадах, открывается, как правило, под звуки янычарского марша частями, одетыми в форму султанских войск'. [475] Снова, как и сотни лет назад, гремит янычарский марш, и не его ли звуки примиряют сегодняшних жителей Анатолии с изменившейся реальностью? Не эти ли одетые в султанскую форму войска, принадлежащие к тому же ко второй по численности армии НАТО, вселяют в их душу надежду, что Османская империя жива, она только приспособилась внешним своим обликом к сегодняшнему дню, что лаициская республика со всеми ее атрибутами — только антураж, а неграмотная анатолийская крестьянка, уверенная, что страной по- прежнему правит султан, в каком-то глубоком смысле права?
Почему анатолийские крестьяне так легко приняли Кемаля, говорившего часто вещи им
