возьми эти письма и порадуй наших коллег. Но я должен тебя предупредить, — зашептал директор. — Это опасно. Если у тебя их найдут, то будет неприятность. Через границу почту перевозить нельзя.
Ничего о разных пограничных формальностях я не знала. Сделала большие глаза и спрашиваю:
— А как же мне это сделать?
— Ну, понимаешь, приспособься. Спрячь письма на себе…
Я взяла десяток писем, принесла их домой и стала размышлять, как же мне их спрятать. Было такое ощущение, что я совершаю чуть ли не подвиг. Вот провезу через границу письма, и люди, которые их ждут, будут рады.
Я привязала широкую резинку на талию, а за резинку запихнула все письма. Надела юбку и кофту. Ничего вроде не видно, правда, что?то немножко шуршало, если я резко поворачивалась. Но попробуй догадайся, что это шуршит…
Перелет в Прагу был трудным, самолет попал в болтанку. Когда объявили, что мы идем на посадку, я с облегчением вздохнула, и моя резинка… лопнула. Я поняла: если сейчас поднимусь, то из?под юбки все письма посыплются на пол. Я как могла придавила локтями юбку к телу, чтобы удержать на себе тайный груз, и так скованно пошла.
В здании аэропорта я увидела стул и тут же села. А меня встречал администратор. На нем я заметила новые ботинки, новый костюмчик, и он смотрел на меня сверху вниз — какая- то там приехала… студентка. Он?то уже в Чехословакии не одну неделю, даже приоделся.
Администратор недовольно буркнул:
— Почему вы здесь сидите? Сейчас паспорта будут выдавать.
А я ему говорю:
— Узнайте, где здесь туалет.
Он немного оторопел, но все же сказал:
— Идите прямо, потом направо. Там увидите…
Я поднялась, прижимая руки к телу, и протопала в туалет. А сама взмокшая от этого стресса. Вытащила письма, положила их в сумку — ведь мне уже теперь ничто не угрожало. И вернулась к администратору легкой походкой.
— Ну вот, приехала, и сразу проблемы, — недовольно сказал он.
— Спасибо, никаких проблем уже нет. Всё в порядке.
Машина привезла нас в «Алькрону», тогда это была привилегированная пражская гостиница, где останавливались знатные и богатые иностранцы. Меня проводили в номер.
Номер мне понравился, особенно ванная. Я наполнила ее водой, долго разбиралась опытным путем, что и как там переключается, попробовала разные шампуни, редкость по тем временам. И все время думала, как я, взрослый уже человек, не знаю самых обыкновенных бытовых вещей?!.
…Прага меня поразила! Это было какое?то чудо. Куда ни посмотришь — красота, история и вечность.
Карлов мост. Градчаны. Храм святого Вита. Часы на ратуше… Помню, как мы вошли в храм — был католический праздник. Откуда?то сверху, словно из?под небес, зазвучал женский голос. А потом вступил орган. Акустика такая, что мы замерли. Будто и музыка, и голос лились с небес.
Через три дня я отправилась в Татры, там уже собралась почти вся съемочная группа, не было только Николая Афанасьевича Крючкова.
Мы жили в высокогорном отеле. Красота вокруг необыкновенная. Низкие облака разрезали вершину горы надвое, уплывали ввысь, и гора сливалась с горой, совершенно меняя пейзаж.
К сожалению, я простудилась, но как сказать об этом?
Выбрала удобный момент и обратилась к костюмерше пани Славке:
— Нет ли у вас какого?нибудь лекарства? Меня продуло, по — моему, у меня цистит.
— Я пойду узнаю, — говорит пани Славка, — у кого есть лекарство.
— Только, ради Бога, не говорите никому из мужчин, — попросила я. — Мне неудобно…
— Нет, нет, что вы, — заверила меня пани Славка. — Я им ничего не скажу.
Не прошло и получаса, как раздался стук в дверь. Я открыла. На пороге стоял чех, один из сотрудников нашей группы.
— Кларичка, у вас проблема? У меня есть вот такое лекарство.
Я покраснела, но ничего не оставалось, как поблагодарить его.
Не успел он уйти, как в дверь опять постучали. Пришел другой сотрудник.
И так чуть ли не вся группа побывала у меня. И каждый говорил, что, раз у меня есть проблемы, он готов мне помочь.
Съемки в Татрах проходили на натуре, а природа в Татрах такая, что дух захватывало. Хотелось сидеть и молчать. Молчать и смотреть, как всходит из?за гор солнце, как золотит оно вершины, как краснеют облака, а небо становится синим — синим, и воздух…
Из Татр мы вернулись в Прагу, где к нам должен был присоединиться Крючков.
Николая Афанасьевича я видела только в фильмах. Конечно, я знала все его роли. И любила его так же, как любил его каждый человек в нашей огромной стране — за те образы, которые он создавал на экране.
Крючков играл танкиста, и молодежь валом шла в танковые училища. Он играл летчика, и ребята стремились в небо. Его герои были живыми людьми, воспринимались как собирательный образ молодого человека сороковых — пятидесятых годов, на которого равнялись, которому подражали.
Я обрадовалась, что увижу Николая Афанасьевича, познакомлюсь с великим артистом.
И вот мы стоим в холле гостиницы, сверху сейчас должен спуститься Крючков: он только умоется с дороги, переоденется, и мы поедем на студию.
Вдруг я услышала такой… цокот, как будто кто?то отбивает чечетку. Это когда на ботинки набиты металлические подковки. Такой характерный звук. Я повернула голову и вижу — по лестнице спускается, отбивая чечетку, Николай Крючков.
В кепке, в довольно простом, даже немного помятом костюме, но лицо… Его лицо сияло счастливой улыбкой. Он рад, что прилетел, что он с нами встретился. Со всеми поздоровался, в том числе и со мной, да так, словно мы давным — давно знакомы. Он вел себя так свободно, раскованно, будто это было не в Праге, а в Москве…
Надо сказать, для Николая Афанасьевича все было естественно, не существовало понятия «неловко» или «неудобно». Он не задумывался о том, что люди скажут, что подумают. У него была открытая душа, обворожительная улыбка, в глазах светилась доброта, и потому, что бы он ни сделал, ему всё прощали.
Каждое утро за нами присылали автобус. По пути на студию автобус останавливался на Вацлавской площади. В автобус входили хорошо одетые люди — в беретах, плащах, до блеска начищенных ботинках, с кожаными портфелями… У студии они выходили и исчезали.
А вечером опять ехали с нами в автобусе до Вацлавской площади.
Однажды я спросила пани Славку:
— Кто это с нами каждый день едет в автобусе?
— Да вот же они, — ответила Славка. — Осветители, костюмеры, гримеры.
Оказывается, они надевали на студии синие халаты, аккуратные спецовки и работали целый день.
Эта бытовая культура, аккуратность меня поразили. На студии в Чехословакии был строгий порядок, каждый знал свои обязанности и точно исполнял их.
Когда в первый день мы приготовились сниматься, я заметила, что чешский актер (он играл моего жениха) то ли побаивается меня, то ли робеет. Он был страшно скован.
Вот он должен сказать, что я ему нравлюсь, а его глаза неподвижные, унылые. Тогда я расхрабрилась и решила ему помочь.
— Скажите, Яромирку, у вас есть манжелка?
Манжелка — это по — чешски жена. Он кивает.
— Вы ее любите?
Он тоже кивает.
