в подмосковном гарнизоне. Конечно, режиссеру не стала рассказывать о том, как хочу построить сцену, он бы мне наверняка сказал:
— Да вы что, Клара Степановна, мы ведь войну снимаем, а вы… танцевать…
И я решила ничего не говорить. Думаю, все само собой образуется.
Но все же мы с гримером придумали прическу: заворачиваются волосы вверх, закалываются шпилькой, чтоб кок двигался вниз — вверх. Нашли в костюмерной облегающее платье. Художника — декоратора попросила, чтобы поставили на тумбочку патефон и пластинку. Обязательно танго.
Начинается съемка. Я аккуратно набираю в чайную ложечку морошку и кормлю Бондаря. Смотрю, как он ест, и улыбаюсь. А потом говорю: «Потанцуем?»
Но этого текста в сценарии нет. Мой партнер несколько растерялся. А я встаю, накручиваю патефон, ставлю танго.
Танцую так, как танцевала та женщина. Мой партнер не очень понимает, что происходит. И режиссер удивился, но молчит. И вдруг засмеялся:
— Замечательно! Так вот и снимем эту сцену.
И вся роль пошла по — другому: в следующем кадре я выхожу из дома, а китель Бондаря у меня на плечах. И иду я мимо соседок такой вальяжной походкой…
Казалось бы, ну что особенного в этой сцене. А для характера она имела большое значение. Как жили женщины во время войны: и холодно, и голодно, и работали сутками. Но каждой хотелось и тепла, и ласки, и любви…
А в следующей сцене — моя бригада работает, и я на своих товарок покрикиваю хриплым голосом. Такая здоровая баба, будто совсем другой человек. Но теперь уже зрители понимают, что в душе Агния совсем другая. Роль стала живая и человечная.
Конечно, не будь той подмосковной встречи, я придумала бы что?то другое. Но то, что увидела, было гораздо ярче и интереснее, чем то, что я могла бы придумать.
Когда я в кинотеатре смотрела картину вместе со зрителями, то зал оживился — все было смешно, нелепо и трогательно…
У режиссера Рудольфа Фрунтова я снималась и в картине «Тревожное воскресенье». Специально для меня он написал роль женщины — мэра портового города.
В основе сюжета — драматическая ситуация: загорелся в порту иностранный танкер, а в его машинном отделении была наша ремонтная бригада. В той бригаде работал мой сын. Я случайно узнала, что он там. Но об этом никому не сказала ни слова и занималась множеством неотложных дел: эвакуировала детские сады, школы и ясли на случай, если прогремит взрыв, чтобы никто в городе не пострадал. И только в конце всей этой драматической истории с пожаром, когда все благополучно закончилось, отстояли от огня не только город, но и спасли ребят — ремонтников и вынесли моего сына на носилках, — только тогда люди узнали, чего мне стоило сохранять самообладание.
Это была сильная драматическая сцена. Очень сильный характер был у моей героини. Важная для меня роль. Интересная. Ведь есть роли внешнего какого?то эффекта, а есть роли, когда у героя в душе что?то происходит. И это гораздо сильнее, чем внешнее проявление. Моя героиня — мэр города — никому не показала, что она, как всякая мать, боится за сына, в глазах ее была трагедия, и никто из окружающих не смог понять, что с ней. Но каждую секунду зрители не забывали, что ее сын там…
Сыграть это состояние героини, ее внутренние метания между долгом и материнским чувством было очень сложно.
Специфика кино такова, что вокруг нет зрителей, нет их глаз, мгновенного отклика. И только потом, в кинозале, на встрече со зрителями можно понять, что тебе удалось или не удалось.
Жертвы популярности
Я люблю Ялту, ее знаменитую набережную, белоснежные корабли у причала, небольшие улочки, скромный чеховский домик… С этим городом у меня связаны яркие воспоминания, на местной студии я не раз снималась.
Но однажды я оказалась в Ялте проездом из Новороссийска, где закончились съемки картины «Тревожное воскресенье». Мне нужно было попасть в Кишинев на «Молдова — фильм». Мне купили билет на теплоход, до крымских берегов путь недалекий, я сошла в Ялте, устроилась в гостинице, чтобы дождаться машины из Кишинева.
У меня было несколько часов свободного времени, и я пошла погулять по городу.
Когда приезжаешь в город, который хорошо знаешь, всегда вспоминаешь минувшее, и не общую картину, а какие?то детали.
Впервые я приехала в Ялту на съемки «Двенадцатой ночи». Вот часовня, где мы снимались с Аллой Ларионовой…
Я зашла на рынок. Здесь когда?то снимались забавные эпизоды комедии «Опекун». У нас тогда был прекрасный актерский ансамбль — Александр Збруев и Георгий Вицин…
Помню, в те дни на Ялтинской студии, где шла работа над нашим фильмом, снимался «Остров сокровищ» с Борисом Андреевым. Он плохо себя чувствовал, у него болели ноги. Он выходил из гостиницы, медленно шел, то и дело останавливался. Его узнавали, здоровались, хотели поговорить. А он присаживался на лавочку и делал вид, будто наблюдает за людьми, проходящими мимо него.
Ему трудно было учить роль. Помогала жена. И он повторял каждую фразу по многу раз.
Заглянула я и на студию. Там, как всегда, толкотня: хлопотали ассистенты, собирались участники массовки, искали кого- то из актеров.
Я вышла и пошла по улице к морю. У ворот одного из домов стоял тонваген, доносилась музыка. Моя музыка. Финал из «Цыгана».
Неподалеку от гостиницы, в маленьком переулке, были построены декорации: вывески на испанском языке, стояли столики у кафе. Были припаркованы две иностранные машины. Нечто похожее на уголок Латинской Америки.
Я пришла в гостиницу и спросила, какой фильм снимается. Мне сказали, что Витаутас Жалакявичюс снимает фильм о Чили, вернее, небольшую сцену, а вскоре они уедут в Чили.
Мы с ним были хорошо знакомы. Вместе с Жалакявичюсом и Рыбниковым я летала на Кубу, а путешествие в дальние страны сближает людей. Жалакявичюс часто приезжал в Москву, звонил мне.
Я попросила у дежурного администратора его телефон, набрала номер и, изменив голос, спросила:
— Это Витаутас Жалакявичюс?
— Да. Это я.
— Хорошо, что я вас застала. Я эксперт из Госкино. Мы специально приехали в Ялту с художником, экспертом по Латинской Америке. Мы посмотрели декорации, и я должна вас обрадовать: вам не нужно лететь в Чили, можно снять картину в Ялте. Поэтому работайте спокойно, не дергайтесь. Даже те, кто бывал в Сант — Яго, не смогут отличить вашу улицу от настоящей чилийской.
А я еще в Москве слышала, что и режиссер, и вся группа мечтали полететь в Чили… Витаутас растерялся:
— А вы откуда говорите?
— Я в Симферополе. Лечу в Москву.
— Почему вы со мной не поговорили? Я режиссер, я бы вам все рассказал, тем более что я договорился с председателем Госкино.
И он начал горячо доказывать мне, что группа обязательно должна лететь в Чили.
— Если у вас есть вопросы, — сказала я, — поговорим в Москве. Но зачем вам мучиться и куда?то лететь? Работайте спокойно здесь. И все у вас получится.
И тут Витаутас вдруг понял, что его разыгрывают: он узнал мой голос…
— Клара, это ты, что ли?
— Я.
