Аристин остановился, бросил в сторону Хомуни очищенный калиновый прутик и сказал:
— Меня Валсамон послал не только за тем, чтобы забрать халаты. Ты понимаешь, что это значит? Я скажу Валсамону, что издали увидел тебя под скалой.
Приложив правую руку к сердцу, Хомуня склонил голову; Аристин, удовлетворенный, снова начал взбираться на откос.
Хомуня быстро встал, поднял кинжал и спрятал под рубаху, за пояс. При этом успел отметить, что кинжал взят из запасов Омара Тайфура.
— Аристин! — негромко позвал он. Аристин вздрогнул и медленно повернулся к Хомуне.
— Под моим седлом, в тороке, лежит плащ. Он еще довольно крепкий. Не пропускает воду. Есть там, правда, небольшая дыра, но это пустяк. Она в самом низу справа. Ты возьми себе плащ. Скажи, что я подарил тебе.
— Валсамон уже забрал твой плащ. И кинжал тоже. Так что… — Аристин мельком взглянул в сторону табора и добавил: — Я буду молиться за тебя, Хомуня.
— Спасибо, — Хомуня снова отошел к сакле. — Я хорошо помню твою мать, Аристин. Она была доброй женщиной. Жаль, что ты не знал ее. А Валсамону скажи, что я здесь, под скалой сижу. Греюсь на солнце.
Аристин пошел не оглядываясь.
Хомуня понимал, что с Валсамоном справиться будет трудно. И рассчитывать, что первый раб- телохранитель, одурманенный злостью, сам подставит себя под нож, — дело безнадежное. Как только за редкими кустами, разбросанными по бровке откоса, скрылась голова Аристина, у Хомуни засосало под ложечкой. У него всегда появляется этот противный сигнал тревоги, когда наступает опасность. Но если раньше усилием воли, иногда даже совсем небольшим, он подавлял эту тревогу и любую неприятность встречал спокойно, то сейчас чувствовал, как смятение разливается по всей груди. Хомуня с удивлением посмотрел на свои руки. Их охватила мелкая дрожь. Он с отвращением встряхнул кистями, несколько раз сильно сжал ладони в кулак. Потом медленно расправил пальцы. Дрожь не утихла.
«От старости, что ли?» — подумал Хомуня.
Он внимательно осмотрел место, где отогревался на солнце, скалу, нависшую небольшим карнизом над кромкой берега. Попробовал даже притаиться у края скалы, чтобы первому внезапно напасть на Валсамона. Но скоро убедился, что это невозможно. Не будет Валсамон спускаться к реке рядом со скалой. Здесь слишком много острых камней, и он, наверняка, выберет себе дорогу полегче, чуть левее. Да и ниша в скале не настолько глубока, чтобы там можно было спрятаться.
Хомуня обошел кучу камней и начал подниматься на откос. В конце широкой поляны, недалеко от шатра Омара Тайфура, где паслись лошади, он увидел Валсамона и Аристина. Аристин рукой показал в сторону скалы.
Сразу за шатром начинался лес. Изумрудными, с белесой проседью, волнами он круто возносился на гору и доставал почти до вершины. Внизу лес плотной стеной охватывал широкую поляну, на которой располагался табор. Справа, за шатром Тайфура, поляна упиралась в излучину Инджик-су. Слева — заканчивалась широким гребнем селевого наноса, из которого торчали побелевшие от дождей корни деревьев, стволы с ободранной корой, сучья.
Валсамон, сверкая саблей, устремился к реке.
Хомуня спустился назад с откоса и побежал вдоль скалы. Каменная стена постепенно становилась все ниже, но не настолько, чтобы можно было взобраться на нее. У поворота реки она вплотную подходила к бушующему потоку, карнизом нависла над Инджик-су.
Хомуня остановился. Дальше бежать некуда. Наклонившись, он увидел, что под скалой еще остается небольшое сухое пространство. Если проползти десяток шагов, дальше скала мешать не будет.
Сзади послышался хохот Валсамона.
— Гы-гы-гы! От меня не уйдешь! Молись богу! Гы-гы-гы!
Не раздумывая, Хомуня бросился под карниз. Но по сухой полосе ему пробраться не удалось, там слишком низко. Пришлось ползти по воде. С краю оказалось неглубоко, большой валун чуть в сторону отводил стрежень потока.
Позади уже слышалось тяжелое дыхание Валсамона. Хомуня изо всех сил работал руками и ногами, не обращал внимания на острые камни и холодную воду.
Выбравшись, он выхватил кинжал, и опустился перед нишей на колени. Валсамон остановился. Глаза, налитые кровью, сверкали, лицо перекошено от злобы, зубы оскалены, как у хищника.
Но положение его было незавидным. Крупное тело Валсамона еле помещалось под скалой, сдвинуться влево — опасно, стремнина могла подхватить и унести вниз. А впереди — русич с кинжалом.
Валсамон зарычал и медленно, выбрасывая саблю перед собой, начал протискиваться вперед.
Хомуня переложил кинжал в левую руку, взял крупный голыш и запустил им в оскаленные зубы первого раба-телохранителя.
Валсамон взвыл. Отплевываясь и вытирая рукой окровавленное лицо, он попятился назад. Хомуня еще раз запустил в него камнем, встал и, продираясь сквозь густые заросли ежевики, взобрался на откос.
Рядом с шатром стояли рабы и молча смотрели в его сторону. Надеясь, что никто из них, пока не заставит Валсамон, не бросится в погоню, Хомуня перебежал поляну и скрылся в лесу.
Обходя буреломы и непроходимые чащи кустарников, он старался быстрее достигнуть вершины. Только у небольшого ручья, шумевшего в расщелине, приостановился умыть покрытое потом лицо и глотнуть воды.
Тут у него появилась мысль отправиться по ручью вниз, а затем долиной Инджик-су добраться до Куфиса. Но опасаясь, что Омар Тайфур, узнав о побеге, пошлет вперед верховых и устроит засаду, Хомуня снова, только уже более спокойным, но быстрым шагом, двинулся вверх.
Временами подъем был настолько крут, что приходилось руками цепляться за молодые побеги бересклета, клена и осины, ползти на четвереньках.
Когда выбрался на узкую тропу, стало немного легче. Но тропа вскоре круто повела вправо, запетляла вдоль склона, а потом и вовсе свернула вниз. Хомуня попал в густые, переплетенные колючими ветвями шиповника, заросли кизила и боярышника, с трудом из них выбрался и, увидев поваленное дерево, присел отдохнуть.
Погони он уже не боялся, найти человека в этих дебрях не просто. Хомуня спокойно воткнул кинжал в ствол подгнившей осины, достал из кармана кресало, кусочки кремня и завернутый в тряпку трут. Кремень и кресало положил обратно в карман, а трут выставил на ветерок сушить.
Совсем не так Хомуня замышлял побег. Он рассчитывал заранее припасти себе все необходимое в пути. А когда рабы уснут, потихоньку оседлать коня, вывести его за поляну и ускакать. За ночь он мог бы далеко отъехать от табора, а утром поглубже забраться в лес на отдых. Выждал бы время, пока Омару Тайфуру надоест искать сбежавшего раба, затем попытался бы пробраться на Русь. Пешком, без коня, далеко не уйдешь. Но больше всего огорчало Хомуню то, что у него, кроме кинжала, нет никакого оружия. Без лука и стрел ни птицу не возьмешь, ни зверя. Можно и с голоду околеть.
Хомуня взял кинжал, подошел к молодому тису, облюбовал подходящиу отросток и сделал надруб. С тисом он провозился долго, но зато получилась хорошая палица с острой, похожей на топорик, увесистой култышкой. Опробовал ее на подгнившем пне осины. Пень — вдребезги, а палице — хоть бы что. Крепка.
Трут подсох. Хомуня достал кремень и кресало, высек искру. Пошел слабенький синеватый дымок. Тщательно притушив пальцами огонь, он снова завернул трут в платок, вытащил из-за ворота крест, привязал к нему узелок с трутом.
— Так надежнее, — решил он. — В кармане еще сыровато, а наступит ночь — сушить будет поздно.
Покрутив в руках кинжал, Хомуня взял остатки тиса, выстругал из них две одинаковые дощечки с углублениями, связал их полосками ремня, отрезанными от своего пояса, — получились ножны. Прицепив их, Хомуня взял палицу и двинулся к вершине.
Добрался туда, когда солнце повернуло к закату, но еще хорошо высвечивало долину Инджик-су. Посмотрел вниз и с трудом отыскал шатер Омара Тайфура.
