и пронзительно кричать:
— Ура!
— Бьют гадов!
И тогда, пересиливая возбужденные голоса, Бачуренко спросил:
— Так как же мы будем со степновскими овцами?
Захару Петровичу показалось, что все выдохнули разом:
— Согласны!
До позднего вечера в селе слышались возбужденные голоса, овечье блеяние, скрип дверей: колхозники развозили по дворам степновских овец.
Перед сном Захар Петрович подошел к окну и, рисуя ногтем на запушенном инеем стекле какие-то квадратики, задумчиво проговорил:
— Дело мы сделали, теперь сохранятся овцы. Вот только как правление посмотрит на нашу работу? Все-таки надо было посоветоваться. А?
— Да черт его знает, — отозвался Лукич, готовя себе на лавке постель. — Только я так думаю, Захарушка: сохраним овец — спасибо люди скажут. А что подумают в нашем правлении, меня нынче не очень тревожит.
26
Ответ из Степной пришел быстрее, чем ожидала Таня. После утреннего обхода в палату вошла дежурная медсестра и, загадочно улыбаясь, спросила от двери:
— Кому сегодня снился приятный сон? Никто не ответил, и только Таня, заметив на себе ее взгляд, поднялась с койки.
— А что? — с волнением спросила она.
— Сердце подсказало? — засмеялась медсестра, доставая из кармана халата письмо. — Бери, Танюша, тебе.
Таня взяла письмо и, глянув на него, погрустнела: адрес был написан незнакомым почерком. Ее вдруг охватила непонятная тревога. Она отошла к окну, осторожно надорвала конверт и вытащила небольшой листок.
«Ты уж прости меня, Таня, за любопытство, — читала она. — Думаю, ждать будешь ответа, вот и решила сама написать тебе. Миши дома нету, зимует он со скотом в селе Бобровском. Сказывал на днях Иван Егорыч Курганов, что будут их возвращать в станицу. Скорее бы только! Ты спрашиваешь про бабушку Степаниду. Померла она под Новый год. В ее доме живут какие-то приезжие. А Василек с той поры, как сбежал от наших, где-то пропадал. А теперь объявился. Бабушка его говорит, что работает он будто бы на заводе… Выздоравливай, доченька…»
Дочитав письмо, Таня тяжело вздохнула и посмотрела в окно.
День уже не был таким солнечным и ярким, как полчаса назад. Снег сквозь навернувшиеся слезы казался рыхлым, подтаявшим.
«А тетя Лиза не догадалась, зачем я написала письмо, — беспокойно думала Таня, глядя на порхающих по веткам клена воробьев. — Выздоравливай, говорит, доченька…»
Таня вышла из палаты и стала ходить по длинному больничному коридору. Возле двери ординаторской ее встретила санитарка тетя Дуся.
— Какая ты нынче скучная, Танюшка! — удивилась она.
Таня как-то неопределенно пожала плечами и грустно посмотрела на нее, даже не поняв, о чем она говорит.
— Ты что так закручинилась? — тетя Дуся взяла Таню за подбородок и глянула ей в глаза. — Или случилось что?
И Таня, с трудом сдерживаясь, чтобы не заплакать, рассказала ей о себе, о том, как она попала в этот незнакомый город, о письме, полученном сегодня из Степной. Тетя Дуся вздыхала, охала, сочувственно покачивала головой, потом как-то виновато проговорила:
— Взяла бы я тебя, да ведь четверо у меня ребятишек-то. Один меньше другого. А вот через три двора от меня живет одинокая женщина, муж и сыновья у нее на фронте. Поговорю с ней, может, поселишься. Хлебную карточку тебе дадут, а там видно будет.
Таня обрадовалась, схватила санитарку за руку и, крепко стиснув ее, заговорила:
— Пожалуйста, скажите ей… Я буду помогать… Поступлю на работу…
— Успокойся, свет не без добрых людей, — тетя Дуся ласково потрепала волосы девушки.
После этого разговора Таня немного успокоилась и вернулась в палату. Она хотела прилечь на койку, но в дверях снова появилась тетя Дуся и поманила ее пальцем. Таня вышла. Показывая на ширму в конце коридора, санитарка сказала:
— Пришел этот… парнишка, ждет тебя. — Она наклонилась к самому уху Тани и прошептала: — Нравишься ты ему, Танюшка.
— Что вы, тетя Дуся, — Таня покраснела до самых ушей. — Мы с ним из одной станицы.
— Не говори, милая, я все понимаю. Встретившись с Таней за ширмой, Василек взглянул в ее лицо, забеспокоился:
— Ты сегодня бледная. — Он подвинулся, уступая ей место на потертом диване. — Опять стало плохо?
— Я получила письмо из станицы, — ответила Таня, присаживаясь рядом. — Бабушка Степанида умерла. Мне теперь и ехать-то некуда.
— У нас будешь жить, — сразу же нашелся Василек. — Хочешь, я завтра напишу бабушке, что мы приедем?
— Что ты! — Таня решительно закачала головой. — Зачем? Я не буду у вас жить.
Ее слова сбили Василька с толку. Он почему-то был уверен, что Таня в ее теперешнем положении с благодарностью примет его предложение. Потупившись, он минуту-другую неподвижно смотрел на зыбкий солнечный зайчик на полу и думал: «От ребят ей будет неудобно. Да и мне прохода не дадут. Особенно Мишка, он еще тогда косился на меня. А что, если…»
Василек поднял глаза и бойко заговорил:
— Тогда давай к нам на завод, а? Там много девчат работает. Найдут и тебе легкое дело. Можно от врачей справку взять.
— Зачем?
— Трудно тебе будет. А в цехе тепло, чисто.
— Я вчера прочитала в газете, как один летчик остался без ноги, выписался из госпиталя и снова стал летать. Здорово написано! Как он доказывал, что может летать! — Глаза Тани засветились как-то особенно. — А вот я смогла бы работать на станке?
Василек неопределенно пожал плечами.
Она вспомнила, что никогда в своей жизни не бывала в заводском цехе, вдруг притихла и пожаловалась:
— Как надоело лежать, скорее бы выписывали!
— Значит, еще нельзя, если не выписывают. А кому ты писала письмо в Степную?
— Озеровым, — немного смущенно ответила Таня. — А что?
— Так, — Василек нахмурился и обиженно подумал: «Родня какая она им… Мишке писала, вот и все».
— Да, — вспомнила вдруг Таня, — а наши со скотом не вернулись в Степную, в Бобровском они сейчас. А ты вот сбежал от них.
— Знаешь же, почему я приехал, — он поднял на Таню беспокойно поблескивающие глаза. — Ты ничего не ответила на мою записку, помнишь, я оставлял тебе?
— Не нужно об этом…
