– Посмотрим, Томасито. Все может быть. Как ты думаешь, кто он такой, этот тип?
– Похож на пеона. Раньше я его, по-моему, не видел.
Капрал вышел затемно и встретил восход солнца уже по дороге на шахту. Поднимался он к ней довольно долго. Первое возбуждение уже улеглось. Даже если это и не западня, то вполне возможно, что все окажется дурацкой шуткой какого-нибудь чертова горца, едрена мать, которому захотелось посмеяться над капралом. Вот он, полюбуйтесь, стоит как болван, с револьвером в руке, дожидаясь неизвестно чего и кого.
– Доброе утро, – неожиданно раздался голос сзади.
Он резко обернулся, вскинув свой «смит-вессон», – перед ним стоял Дионисио, хозяин погребка.
– Что вы, что вы! – Дионисио улыбался и успокаивающе махал руками. – Опустите ваш револьвер, господин капрал, не ровен час выстрелит.
Да, это он, низенький, крепко сбитый живчик в неизменном синем свитере с вытертым под подбородком воротником. Эти толстые, точно вымазанные сажей щеки, эти позеленевшие зубы, клок сивых волос надо лбом, воспаленные пьяной лихорадкой глазки и руки, как мельничные крылья, – он! Литума вышел из себя. Что ему здесь надо?
– Не стоило подкрадываться ко мне, – процедил он сквозь зубы. – Так недолго и пулю схлопотать.
– Да, все мы здесь нервные. И немудрено, когда вокруг творится такое, – как всегда, вкрадчиво заговорил Дионисио. Его медоточивый голос и заискивающая манера речи не вязались, однако, с уверенным и даже презрительным взглядом маленьких водянистых глаз. – А больше всего нервничают полицейские. Оно и понятно. Как же иначе.
Литума всегда испытывал неодолимую неприязнь к Дионисио, а в этот момент и вовсе был не склонен верить ему. Тем не менее он постарался не выдать своих чувств. Шагнул к трактирщику, протянул руку:
– Я здесь жду кое-кого, так что вам придется уйти.
– Вы ждете меня, – засмеялся Дионисио. – Вот я и явился.
– Вы не тот, кто говорил вчера с Томасито.
– Забудьте о нем, заодно забудьте и мое имя, и мое лицо. – Хозяин погребка опустился на корточки. – Вы лучше тоже присядьте, нас могут заметить снизу. Наша встреча секретная, никто не должен знать о ней.
Литума сел на плоский камень.
– Так, значит, вы можете сообщить какие-то сведения о троих пропавших?
– Из-за этой встречи я рискую шкурой, господин капрал, – вполголоса сказал Дионисио.
– Все мы здесь каждый день рискуем шкурой, – так же тихо уточнил Литума. Высоко в небе появился темный силуэт птицы. Она парила прямо над ними, зависла на одном месте с распластанными крыльями, поддерживаемая невидимым восходящим потоком теплого воздуха. На такой высоте летают только кондоры. – Животные и те тут рискуют, бедняги. Вы слышали об этой семье в Уанкапи? Там, говорят, казнили не только людей, но и собак.
– Вчера в погребок заходил человек, которой был в Уанкапи, когда пришли терруки, – с готовностью и даже, как показалось Литуме, радостно подхватил Дионисио. – Они устроили там свой обычный народный суд. Кому повезло – отделались поркой, а другим размозжили головы.
– Не хватает только, чтобы они начали пить кровь и есть сырое человечье мясо.
– Дойдем и до этого, – уверенно сказал Дионисио, и Литума уловил зловещий огонек, вспыхнувший в его глазах. «Того и гляди, накаркает, ворон», – мелькнуло в голове.
– Ладно, вернемся к здешним делам, – сказал он вслух. – Если вы разбираетесь в этой чертовщине, растолкуйте мне, что все это значит, буду вам благодарен. Эти исчезновения. Я прямо как в лесу. Видите, я говорю с вами откровенно. Их убили сендеристы? Или увели? Надеюсь, вы не будете, как донья Адриана, рассказывать мне сказки о духах гор.
Дионисио, не глядя на Литуму, водил по земле прутиком. Взгляд Литумы опять зацепился за синий свитер и клок седых волос. Горцы редко бывают седыми. Даже у дряхлых, скрюченных стариков, которые усыхают до такой степени, что становятся похожими на детей или карликов, даже у них волосы остаются черными. Ни лысины, ни седины. Наверное, из-за климата. А может, из-за лошадиных доз коки, которую они жуют не переставая.
– Ничто не делается за спасибо. – Хозяин погребка говорил очень тихо, почти шепотом. – Если я открою то, что знаю, в Наккосе поднимется переполох. Полетят головы. Сообщая эти сведения вам, я рискую жизнью. Разве это не заслуживает благодарности? Вы меня понимаете?
Литума похлопал по карманам, ища сигареты. Предложил закурить Дионисио. Закурил сам. Заговорил осторожно:
– Не буду вас обманывать. Если вы хотите получить за вашу информацию деньги, у меня нет такой возможности, я не смогу заплатить вам. Вы ведь видите, в каких условиях мы живем, я и мой помощник. Хуже пеонов, не говорю уж о бригадирах. Я мог бы запросить начальство в Уанкайо. Да они не скоро ответят, если ответят вообще. Мой запрос пойдет по радио компании, а это значит, обо всем узнает радист, то есть, считайте, весь Наккос. И в конце концов мне ответят что-нибудь вроде: «Этому типу, который требует вознаграждение, оторви яйцо, тогда он сразу заговорит. Не заговорит – оторви другое. А будет и дальше молчать – воткни ему в жопу штык».
Дионисио зашелся от смеха, захлопал в ладоши. Литума тоже засмеялся, но неохотно. Парившая в высоте птица в крутом вираже пошла вниз, величественно описала дугу над их головами и, как бы выражая презрение к тому, что увидела, стала удаляться. Кондор, точно. Литума знал, что в некоторых деревнях Хунина во время храмовых праздников горцы привязывают пойманных кондоров к быкам, чтобы они клевали их во время корриды. Впечатляющее, должно быть, зрелище.
– Вы хороший полицейский, – отсмеявшись, сказал Дионисио. – Это признают все в поселке. Вы не злоупотребляете своей властью. Многие на вашем месте вели бы себя иначе. И заметьте: это вам говорит человек, который знает сьерру как свои пять пальцев. Я исходил ее всю – вдоль и поперек.
