больше нас разжигали, и мы занимались любовью каждую ночь. По три раза подряд. Неописуемое блаженство, господин капрал.
– Мерседес в конце концов тебя полюбила?
– Ночью я был уверен, что да. Но днем все менялось: она бросала мне в лицо, что я загубил ее жизнь, что она никогда не станет моей женой.
После двух дней, прожитых в доме тети Алисии в Барриос Альтос, Мерседес решила взять свои деньги, хранящиеся в филиале Народного банка на площади Виктории. Она вошла в банк, а Карреньо ждал ее на углу. Чтобы не бросаться в глаза, он сел на скамейку к чистильщику сапог. Мерседес очень долго не выходила, а когда она наконец появилась в дверях, невысокий метис, читавший до этого у столба газету, с решительным видом шагнул вперед и вдруг набросился на нее. Он пытался вырвать у нее сумку, но Мерседес не выпускала ее, она кричала и отбивалась руками и ногами. Несколько прохожих остановились и смотрели, не решаясь вступиться. Когда подбежал Карреньо с револьвером в руке, налетчик отпустил женщину и бросился наутек. Карреньо быстро повел ее на авениду Манко Капак и там остановил первое попавшееся такси. Мерседес была скорее взбешена, чем напугана: хотя этот тип и не смог отнять деньги, он порвал ее избирательское удостоверение.
– Почему ты решил, что это был не просто вор? Разве мало в Лиме воров, грабителей, бандитов и прочих подонков?
– По тому, что произошло потом. Это оказалось только первой пробой. Потом были другие, гораздо хуже. Мне уже стало казаться, что сам Боров встал из гроба, чтобы отомстить нам. «Ты чувствуешь: опасность все больше и больше укрепляет нашу любовь», – говорил я ей.
– Как ты можешь думать сейчас о любви, дурачок несчастный, – сердилась Мерседес. – Ты понимаешь, что я осталась без документов? Поговори лучше со своим крестным отцом, не тяни, пусть он нам поможет.
Но все попытки связаться с ним заканчивались ничем. Звонить ему на службу мне было строго запрещено, а домашний телефон постоянно был занят. Справочная ответила, что линия в порядке, должно быть, просто плохо положили трубку. Жена Искариоте сказала, что Толстяк еще не возвращался из сельвы. А мать Карреньо, которую он попросил наведаться в его квартиру на улице Римак, принесла оттуда плохие новости.
– Дверь сорвана с петель, все перевернуто, разграблено, кровать подпалена, а сверху – куча дерьма, что еще больше напугало мать. Такое впечатление, что сначала они хотели поджечь комнату, но не решились и вместо этого обгадили мою постель, – сказал Томас. – Разве это могло быть случайным совпадением, господин капрал?
– Но говно как раз и доказывает, что это были воры, – возразил Литума. – У домушников существует такое поверье, Томасито: чтобы не загреметь за решетку, после того как обчистили дом, надо там насрать. Неужели не слышал?
– Когда я рассказал Мерседес, что квартиру ограбили, она расплакалась, – вздохнул Томасито. – Ее прямо трясло, господин капрал, и я сам чуть не заплакал. Успокойся, говорю, любимая, не убивайся так, умоляю.
– Нас преследуют, нас ищут, – всхлипывала Мерседес, не утирая градом катившихся слез. – Это не может быть случайностью: сначала банк, а теперь квартира. Нас ищут люди Борова, они нас убьют.
Но они не нашли его тайник – замаскированное несколькими кирпичами укромное местечко в уборной, где он хранил свою скромную пачку долларов.
– Долларов? – встрепенулся Литума. – У тебя были сбережения?
– Хотите верьте, хотите нет, но у меня было около четырех тысяч. Конечно, не из жалкой зарплаты полицейского, а из того, что мне давал подработать мой крестный: то пару дней охранять кого-нибудь, то доставить пакет или посторожить дом, в общем, всякие мелкие поручения. Каждый грош, что я от него получал, я обменивал на доллары в квартале Оконья и тут же – в тайник. Я думал о будущем. А моим будущим стала Мерседес.
– Вот это я понимаю! Твой крестный прямо как Господь Бог. Если выберемся из Наккоса живыми, приведи меня к нему. Хотел бы я до того, как умру, увидеть живьем великого человека. До сих пор мне приходилось видеть таких людей только в газетах и фильмах.
– С этим мы не доберемся до Соединенных Штатов, – сказала Мерседес, прикинув расходы.
– Я достану все, чего нам не хватает, дорогая, поверь мне. Я вытащу тебя отсюда и в целости и сохранности доставлю в Майами, увидишь. А когда мы уже будем там, среди небоскребов, золотых пляжей и шикарных машин, ты ведь скажешь мне: «Я люблю тебя всем сердцем, Карреньито»?
– Сейчас не до шуток. Не будь таким легкомысленным. Ты что, не видишь: нас ищут, хотят отомстить.
– Зато я тебя рассмешил, – улыбнулся юноша. – Ты мне так нравишься, когда смеешься, у тебя такие ямочки на щеках, что у меня учащается пульс. Как только моя старушка передаст мне доллары, мы пойдем и купим тебе какое-нибудь платье, о'кей?
– Нельзя в первый раз трахаться в двадцать три года, Томасито, слишком поздно, – философствовал Литума. – Извини, но я скажу. Просто ты узнал женщину, ну и тебе моча ударила в голову.
– Вы ее не знаете, вы не представляете, что значит обнимать такую куколку, как моя Мерседес, – вздохнул Карреньо. – Каждый день уже с утра я не мог дождаться, когда наступит ночь, чтобы отправиться в рай со своей любимой.
– Когда ты говоришь все это, мне кажется, ты шутишь или насмехаешься надо мной, – сказала Мерседес.
– Что мне сделать, чтобы ты поверила?
– Не знаю, Карреньито. Я как-то теряюсь, когда то и дело слышу такие вещи. Когда ты возбужден и ласкаешь меня, это нормально. Но ты ведь говоришь так целый день.
– Ну и размазня ты, парень, – прокомментировал Литума.
Томас договорился встретиться с матерью, когда стемнеет, на улице Аламеда-де-лос-Дескальсос. Он взял с собой Мерседес. Такси он остановил, не доезжая до Аламеды, на улице Пласа-де-Ачо, и дальше они
