чтобы оставить письменные свидетельства того, что он это делал, он продиктовал секретарю меморандум и приказал срочно отвезти его в Министерство юстиции. Затем позвонил министру по телефону. Тот был совершенно не в себе:
– Я не знаю, что делать, сеньор президент. У меня на пороге жены этих заключенных. Со всех сторон от меня требуют информацию, а я ничего не знаю. Вы знаете, почему их перевели в камеры Дворца правосудия? Никто не может дать мне объяснения. Сейчас их везут на шоссе для проведения нового следственного эксперимента, которого никто не распоряжался проводить. Подъехать туда невозможно, потому что солдаты с базы Сан-Исидро перегородили там шоссе. Что я должен делать?
– Отправляйтесь туда лично и потребуйте объяснений, – наставлял его президент. – Необходимо свидетельство того, что правительство сделало все возможное, чтобы закон не был нарушен. Пусть вас сопровождают представители Соединенных Штатов и Великобритании.
Затем доктор Балагер сам позвонил Джону Калвину Хиллу и попросил его поддержать действия министра юстиции. И при этом сказал что, если Рамфис и на самом деле собирается уехать из страны, а на это похоже, то братья Трухильо тотчас же перейдут к действию.
Он продолжал заниматься делами, с виду поглощенный критической ситуацией, сложившейся в области финансов. В обед не вышел из кабинета, работал с министром финансов и управляющим Центральным банком, отказываясь отвечать на телефонные звонки и принимать кого бы то ни было. Вечером секретарь передал ему записку министра юстиции, в которой он сообщал, что его и консула Соединенных Штатов вооруженные солдаты с военно-воздушной базы не подпустили близко к месту, где проводился следственный эксперимент. И подтверждал еще раз, что ни в министерстве, ни в прокуратуре, ни в судах никто не просил и даже не знал об этой процедуре и что это – акция военных. Когда он пришел домой в половине девятого, позвонил начальник полиции полковник Маркос А.Хорхе Морено. Фургон с тремя вооруженными конвоирами, возвращавшийся с арестантами в Викторию после проведения следственного эксперимента, исчез.
– Не жалейте усилий, найдите их, полковник. Мобилизуйте все необходимые силы, – приказал ему президент. – Звоните мне в любое время.
Сестрам, встревоженным слухами о том, что семейство Трухильо убило сегодня тех, кто убил Генералиссимуса, он сказал, что ничего не знает. Возможно, это выдумки экстремистов, норовящих раздуть в людях возмущение и посеять неуверенность. Пока он успокаивал их ложью, ему пришло в голову: Рамфис уедет сегодня ночью, если еще не уехал. А значит, столкновение с братьями Трухильо произойдет на рассвете. Прикажут его арестовать? Убьют? Своими микроскопическими мозгами они способны надумать, что, убив его, смогут остановить машину истории, которая на самом деле очень скоро выметет их с доминиканской политической арены. Он не испытывал тревоги, только любопытство.
Когда он надевал пижаму, снова позвонил полковник Хорхе Морено. Фургон нашелся: шестеро арестантов бежали, убив троих конвоиров.
– Переверните небо и землю, но найдите беглецов, – проговорил он не дрогнувшим голосом. – Вы отвечаете за жизнь этих заключенных, полковник. Они должны предстать перед судом, их будут судить по всей строгости закона за новое преступление.
Когда он засыпал, его пронзило острое чувство жалости. Не к арестантам, убитым сегодня, без сомнения, лично Рамфисом, а к трем солдатикам, которых сын Трухильо тоже велел убить, чтобы фарс с побегом выглядел правдоподобно. Три несчастных мальчишки были хладнокровно расстреляны, чтобы придать видимость правды грубому спектаклю, в который все равно никто не поверит. Какое бессмысленное кровопускание!
На следующий день по дороге во дворец он прочитал на внутренних страницах «Карибе» о побеге «убийц Трухильо, которые злодейски убили троих конвоиров, сопровождавших их обратно в Викторию». Тем не менее скандала, которого он опасался, не случилось, его заглушили другие события. В десять утра от удара ногой дверь его кабинета распахнулась. С автоматом в руках, весь увешанный гранатами и с револьвером у пояса, в кабинет ворвался генерал Петан Трухильо, за ним – его брат Эктор, тоже в генеральской форме, и еще двадцать семь до зубов вооруженных человек личной охраны; по их наглым лицам он понял, что они пьяны. Отвращение, которое вызвало у него появление дикой оравы, оказалось сильнее страха.
– Я не могу предложить вам сесть, поскольку у меня не найдется столько стульев, очень сожалею, – извинился маленький президент, поднимаясь из-за стола. Он казался спокойным, его круглое личико любезно улыбалось.
– Настал момент истины, Балагер, – зверем прорычал Петан, брызжа слюной. Он угрожающе размахивал автоматом и даже потряс им перед лицом президента. Тот не отступил. – Хватит заниматься ерундой и лицемерить! Рамфис вчера прикончил этих сукиных сынов, а мы сейчас прикончим тех, кто еще на свободе. И начнем с иуды, подлый карлик и предатель.
И это вульгарное ничтожество тоже было под мухой. Балагер прекрасно владел собой и даже виду не подал, что он возмущен и как ему противно. Спокойно указал на окно:
– Прошу вас, пройдемте со мной, генерал Петан. – И, обращаясь к Эктору: – И вы – тоже, пожалуйста.
Он подошел к окну и указал на море. Стояло ослепительное утро. У берега четко рисовались сверкающие силуэты трех американских военных кораблей. Названия нельзя было прочесть, однако вполне можно было оценить длину стволов на оснащенном ракетами крейсере «Little Rock» и на авианосцах «Valley Forge» и «Franklin D.Roosevelt»; стволы были нацелены на город.
– Они ждут, когда вы возьмете власть, чтобы начать обстрел, – сказал президент очень спокойно. – Ждут, когда вы дадите им повод снова высадиться у нас. Хотите войти в историю как доминиканцы, которые позволили янки второй раз оккупировать Республику? Если вы этого добиваетесь, то стреляйте, сделайте из меня героя. Тот, кто сядет вместо меня на этот стул, не просидит на нем и часу.
Уже то, что они дали ему произнести эти слова, означало, что едва ли его убьют. Петан с Негром шептались, но говорили одновременно и друг друга не понимали. Телохранители в замешательстве переглядывались. Наконец Петан приказал своим людям выйти. Когда он остался один на один с двумя братьями, он понял, что эту партию выиграл. Они сели напротив него у письменного стола. Несчастные болваны! Как им было не по себе! Они не знали, с чего начать. Надо было помочь им.
– Страна ждет от вас поступка, – сказал он, глядя на них доброжелательно. – Чтобы вы выказали свое бескорыстие и патриотизм, какой выказал генерал Рамфис. Ваш племянник покинул страну, дабы помочь установлению мира.
Петан перебил его мрачно и напрямую:
