счастлив, что ты приехала.
– Хорошо бы, сестрица.
В затянувшемся молчании сидящие за столом обмениваются взглядами; старый стол в узенькой столовой, застекленный сервант, Урания смутно припоминает его, на выцветших зеленых стенах – картинки на религиозные темы. И здесь Урании все кажется не таким, как прежде. В ее памяти дом тети Аделины и дяди Анибала, куда она приходила играть с Манолитой и Лусиндой, остался огромным, светлым, элегантным и просторным, а это – тесное жилище, заставленное убогой мебелью.
– Перелом бедра навсегда разлучил нас с Агустином. – Она потрясает крошечным кулачком, пальцы искривлены артрозом. – Прежде я часами сиживала с ним. Мы вели долгие беседы. Мне не надо было, чтобы он говорил, я понимала его без слов. Бедный брат! Я бы взяла его к себе. Но куда – в эту мышеловку?
Она говорит со злостью.
– Смерть Трухильо стала для нашей семьи началом конца, – вздыхает Лусинда. И тут же забеспокоилась: – Прости, сестрица. Ты ведь, кажется, ненавидишь Трухильо?
– Началось раньше, – поправляет ее тетушка Аделина, и Урания с интересом ждет, что та скажет.
– Когда, бабушка? – спрашивает тонюсеньким голоском старшая дочь Лусинды.
– Началось с письма в «Форо Публике», за несколько месяцев до того, как убили Трухильо, – изрекает тетушка Аделина, буравя маленькими глазками пустоту. – В январе или феврале шестьдесят первого. Мы сообщили твоему папе об этом утром. Анибал первым прочел.
– Письмо в «Форо Публико»? – Урания ищет, перебирает воспоминания. – Ах, да.
– Я думаю, это чепуха, какая-то глупость, и все скоро выяснится, – сказал шурин по телефону; он был так взволнован, так возбужден, что слова прозвучали фальшиво, и сенатор Агустин Кабраль удивился: что происходит с Анибалом? – Ты не читал сегодня «Карибе»?
– Мне только что принесли, я еще не раскрывал. И услышал нервное покашливание.
– Видишь ли, Мозговитый, там письмо… – Шурин старался взять шутливый, легкий тон. – Глупости. Внеси в это дело ясность как можно скорее.
– Спасибо, что позвонил, – простился с ним сенатор Кабраль. – Поцелуй Аделину и девочек. Я зайду к вам.
Тридцать лет на вершинах власти сделали из Агустина Кабраля человека умудренного по части самых тонких и хитроумных ходов, ловушек, западней и предательств, потому известие о том, что против него появилось письмо в «Форо Публико», самом читаемом и сеющем страх разделе газеты «Карибе», поскольку питался он настроениями, исходившими непосредственно из Национального дворца, и был политическим барометром страны, даже это известие не выбило его из колеи. Первый раз его имя появилось в этой дьявольской колонке; многих министров, сенаторов, губернаторов и высокопоставленных чиновников это пламя уже опалило, а его до сих пор – нет. Он вернулся в столовую. Дочь, в форменном школьном платьице, завтракала: банановое пюре со сливочным маслом – мангу – и жареный сыр. Он поцеловал ее в волосы («Привет, папа»), сел напротив нее и, пока служанка наливала им кофе, медленно, без нервов, развернул на углу стола газету. Пролистал страницы и дошел до «Форо Публико».
– Осторожно переходи улицу, Уранита.
Он, как обычно, без спешки выпил апельсиновый сок, чашку дымящегося кофе, но не прикоснулся ни к мангу, ни к жареному сыру, ни к гренку с медом. Перечитал, слово за словом, букву за буквой, письмо в «Форо Публико». Никаких сомнений, письмо состряпано Конституционным Пьяницей, большим докой по части сочинения пасквилей, но заказано – самим Хозяином; никто бы не осмелился написать, а тем более напечатать подобное без благословения Трухильо. Когда он видел его последний раз? Позавчера, во время прогулки. Он не был позван идти рядом, Хозяин всю дорогу разговаривал с генералом Романом и генералом Эспайльатом, но поздоровался с ним, как обычно, уважительно. Или – нет? Он напряг память. Не было ли особой жесткости в его пристальном, наводящем страх взгляде, который словно сдирал видимость с человека, на которого был обращен, и ухватывал душу? Не ответил ли на приветствие немного сухо? Не нахмурился ли при этом? Нет, ничего такого он не помнит.
Кухарка спросила, придет ли он к обеду. Нет, только к ужину, и согласно кивнул на меню, которое Алели предложила для ужина. Услыхав подъехавший к дверям дома казенный автомобиль для председателя Сената, осмотрел на часы: ровно восемь. Благодаря Трухильо он сделал открытие: время – деньги. Как и многие, многие, с юных лет он сделал своими навязчивые идеи Хозяина: порядок, точность, дисциплина, совершенство. Сенатор Агустин Кабраль сказал в одной из своих речей: «Благодаря Его Превосходительству, Благодетелю мы, доминиканцы, открыли для себя чудеса, которыми одаривает точность». Он пошел к дверям, надевая пиджак на ходу. «Если бы меня сняли, председательского автомобиля мне бы не подали». Его помощник, лейтенант военно-воздушных сил Умберто Ареналь, никогда не скрывавший своих связей со СВОРой, открыл перед ним дверцу. Казенный автомобиль, Теодосио за
