сложив окровавленные руки на эфесах мечей, охраняя караван из Эль-Шарнака — длинный ряд верблюдов, нагруженных тирскими тканями цвета топазов и киновари. За башнями наружной стены сверкали и стонали вековые заросли, и солнце неистово жгло болотные орхидеи. В окованные сталью, иссеченные мечами ворота, вышиною в десять раз превосходящие рост самого высокого человека, вошел юноша. Он был в кольчуге, а из-под сверкавшего шлема выбивались роскошные кудри. Его рука протянулась к Кэрол. Еще не чувствуя прикосновения, Кэрол уже ощутила тепло этой руки…
— Вот так белиберда. Что все это означало, Кэрри?
Она уже не была сирийской царицей. Она была просто миссис Кенникот и сидела в выбеленном зале.
Она опять увидела перед собой двух испуганных девиц и молодого человека в морщившем трико. Выходя из зала, Кенникот ласково говорил ей:
— Что они хотели сказать этой пьесой, чтоб им неладно было? Я ничего не мог разобрать. Если это называется последним словом театрального искусства, то я во всяком случае, предпочитаю кино с ксвбоями. Слава богу, что это кончилось и мы можем лечь спать! Пожалуй, мы выгадаем время, если подождем трамвая. Одно только я могу похвалить: в зале было не холодно. Верно, у них большой калорифер. Интересно, сколько угля уходит у них за зиму?
В трамвае он нежно похлопал ее по колену и на миг превратился в кудрявого юношу в кольчуге. Но потом опять стал доктором Кеиникотом из Гофер-Прери, и она снова была в плену у Главной улицы. Никогда, никогда в жизни не увидит она девственного леса и царских могил! Странные вещи были на свете, они существовали, а ей никогда их не увидеть!
Но она воссоздаст их в театре!
Она объяснит Драматической ассоциации свой замысел. Они, наверное, да, они, конечно…
Она с сомнением взглянула на непроницаемую «реальность» зевающего кондуктора, сонных пассажиров и объявлений о мыле и нижнем белье.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Кэрол спешила на первое заседание репертуарного комитета. Ее сирийская фантазия поблекла, но остался религиозный пыл, осталась смутная мысль о красоте, созидаемой внушением.
Пьеса Дансейни была бы не по плечу Ассоциации Гофер-Прери.
Кэрол наметила в виде компромисса «Андрокла и льва» Шоу. Эта вещь тогда только что вышла в свет.
Комитет состоял из Кэрол, Вайды Шервин, Гая Поллока, Рэйми Вузерспуна и Хуаниты Хэйдок. Всех их приводило в восторг, что они заняты решением деловых и в то же время художественных задач.
На этот раз их принимала Вайда. Они расположились в гостиной пансиона миссис Гэрри, где на сте* не висела неизбежная гравюра, изображающая генерала Гранта на поле сражения при Аппоматоксе, на столе стояла шкатулка со стереоскопическими видами, а шершавый ковер на полу пестрел таинствеййыми пятнами.
Вайда была сторонница делового подхода. Она предложила, чтобы у них, как на заседаниях Танатопсиса, была «повестка дня» и «регламент для докладов». Но поскольку докладов не ожидалось и никто толком не знал, в чем выражается деловой подход к литературным проблемам, от ее предложений пришлось отказаться.
Кэрол в роли председательницы вежливо начала:
— Желает ли кто-нибудь внести предложение, какую пьесу поставить первой?
Она ожидала, что все будут растерянно молчать и тогда она предложит «Андрокла».
Но Гай Поллок с обескураживающей поспешностью ответил:
— Я думаю так: раз мы хотим создать нечто художественное, а не просто дурачиться, нам следовало бы остановиться на какой-нибудь классической вещи. Что вы скажете о «Школе злословия»?
— Но вы не находите, что ее уже достаточно часто ставили?
— Да, пожалуй, это верно.
Кэрол готова была уже спросить: «А как насчет Бернарда Шоу?» — но он предательски продолжал:
— А не поставить ли нам тогда античную трагедию, например, «Эдипа»?
— Ну, я не думаю…
Вмешалась Вайда Шервин.
— Я уверена, что это было бы для нас слишком трудно. Но я принесла удивительно веселую вещицу.
Кэрол нерешительно приняла от нее тонкую серую тетрадку, озаглавленную «Теща Мак-Джинерти». Это был один из тех фарсов, которые примерно так рекламируются в каталогах пьес «для школьных развлечений»:
«Хохот до упаду», 5 м., 3 ж. роли, время 2 ч., декорация — комната. Наилучший выбор для церковных клубов и для учащихся старших классов».
Кэрол перевела глаза с этой мерзкой книжонки на Вайду и увидела, что та не шутит.
— Но ведь это… это… Да ведь это же просто… Послушайте, Вайда, я думала, что вы…. цените искусство!
Вайда фыркнула:
— Ах, искусство! Да, конечно. Я люблю искусство. Искусство прекрасно. Но в конце концов не все ли равно, с какой пьесы нам начать? Важно другое, чего никто из нас сегодня не коснулся: как употребить вырученные деньги, если у нас будут сборы? Мне кажется, лучше всего было бы купить на них в подарок школе полный комплект лекций Стоддарда о путешествиях.
— Вайда, милая, простите меня, — печально протянула Кэрол, — но этот фарс… Я думала, мы выберем что-нибудь настоящее. Вот, например, «Андрокл» Бернарда Шоу. Читал кто-нибудь из вас эту пьесу?
— Да. Хорошая вещь, — сказал Гай Поллок.
Тут, к общему удивлению, заговорил Рэйми Вузерспун:
— Я тоже знаю ее. Чтобы приготовиться к сегодняшнему заседанию, я прочел все пьесы в публичной библиотеке. И мне кажется, миссис Кенникот, что вы… не уловили антирелигиозной идеи, скрытой в этом «Андрокле». Мне кажется, что женский ум слишком невинен, чтобы понимать всех этих безнравственных писателей. Я и не думаю критиковать Бернарда Шоу. Я знаю, что он очень популярен среди образованного общества Миннеаполиса. Но все-таки… насколько я могу судить, он прямо неприличен! Он говорит такие вещи!.. Во всяком случае, было бы крайне опасно показывать эту пьесу нашей молодежи. Мне кажется, что пьеса, оставляющая после себя неприятный привкус и не содержащая никаких высших откровений, является не чем иным, как… как… Одним словом, это не искусство. Да!.. Но я как раз нашел пьесу вполне нравственную и содержащую ряд замечательно забавных сцен. Я вдоволь посмеялся, читая ее. Она называется «Сердце его матери», и в ней говорится о молодом человеке из колледжа, который попадает в компанию вольнодумцев, кутил и тому подобных людей. Но в конце концов влияние матери…
Хуанита Хэйдок насмешливо перебила его:
— Ах, глупости, Рэйми! Бросьте вы это влияние матери! Выберем лучше что-нибудь действительно первоклассное. Я думаю, нам не трудно было бы получить право на постановку «Девчонки из Канкаки». Вот это пьеса так пьеса! В Нью-Йорке она шла одиннадцать месяцев подряд!
— Это будет очень здорово, если только не слишком дорого обойдется, — задумчиво сказала Вайда.
Голос Кэрол был единственным, поданным против «Девчонки из Канкакй».
При ближайшем знакомстве «Девчонка из Канкакй» произвела на Кэрол еще более неблагоприятное впечатление, чем она ожидала. Там изображалась деревенская красотка, добивающаяся оправдания своего
