Алекс бегло осмотрел искореженный металл и лаконично произнес:
— Все равно ее пора было менять, в целом все не так уж и плохо.
— Ой, мне очень жаль. — Губы ее задрожали.
— Ты думаешь, меня волнует эта дурацкая машина? — Он сделал шаг по направлению к ней, затем остановился, сунув руки в карманы. — Дурочка, ты же могла погибнуть, ты что, не понимаешь?
— Мы оба могли погибнуть, ты хочешь сказать? Но, может, это могло бы…
— Могло бы — что?
— О, ничего. — Обжигающие слезы наворачивались Лори на глаза, и она отвернула лицо. — Ты… ты едешь в свой дом?
— Думаю, моя машина не пострадала. Подвезти тебя?
— Пожалуй, я лучше пройдусь, если ты не против.
И они молчаливо побрели вдоль по дороге. Лори пыталась возродить в себе гнев, кипевший в ней совсем недавно, но преуспела лишь в том, что ей стало бесконечно жаль себя.
Алекс растворил калитку и отступил, чтобы пропустить ее, но неожиданно Лори почувствовала, что у нее подкашиваются ноги. Она прижала руку ко лбу, он обхватил ее рукой за талию — очень крепко — и почти понес к задней двери.
Та была настежь распахнута, и, когда Алекс взглянул на нее, Лори пробормотала, еле ворочая языком:
— Мне казалось, я захлопнула ее. Я влезла в окно.
— Понятно.
На кухне все еще продолжая держать ее, он ногой выдвинул из-под стола стул и опустил Лори на него. Затем зажег большой масляный светильник и поставил его на подоконник. При его золотистом свете снаружи сразу стало еще темнее, а в доме — тепло и уютно. И сердце Лори болезненно сжалось.
— Ты в порядке? — Его серые глаза поблескивали при свете лампы.
— К-кажется. Да.
Раскрыв буфет, он выудил оттуда бутылку коньяка и два стакана, налил им обоим по хорошей дозе и опустился на стул напротив нее. Он вращал стакан в руках, согревая янтарную жидкость, и задумчиво разглядывал Лори.
— Ты… — начала было Лори и умолкла.
— Да? — Он не поднимал глаз.
— Ты знал, что я здесь?
— Конечно. — Он по-прежнему не смотрел на нее. — Обегав аэропорт, вокзал и паромную переправу, я попробовал обратиться в пункты проката автомобилей, и там, само собой, оказалось не так много молоденьких девушек с британскими водительскими правами на имя Лорины Пэджет, интересующихся картами Падуи и окрестностей.
— Ах вот оно что. — Одна часть ее души была наполнена горькой радостью, другая — страданием. — Но Алекс, в этом не было никакого смысла, я имею в виду ехать за мной. — Она говорила очень тихо, низко склонив голову, шелковистые волосы падали ей на лицо. — Раз ты так обо мне думаешь, нам лучше, наверное, никогда больше не видеться, разве нет?
— Лори. — Внезапная нежность в его голосе заставила ее вздернуть голову и, прежде чем она успела отстраниться, Алекс взял ее за руку. — Я должен был ехать, потому что мне необходимо кое-что сказать тебе. — В тоне его чувствовалась неловкость, почти застенчивость, какой она никогда, прежде не замечала. — Дело в том, что теперь я знаю, что ты невиновна, и четыре года назад…
— Ох! — Лори задохнулась от прилива настоящего счастья. — Но откуда?
Алекс поморщился.
— Не успел я утром доехать до Мурано, как понял, что не прав. Как я мог любить тебя этой ночью, сжимать в объятиях и не почувствовать, что обнимаю лгунью и предательницу?
— Но сегодня утром ты считал, что я снова взялась за свои старые жульнические штучки.
— Да, я пытался убедить себя в этом, — хмуро произнес он. — Но знаешь, Лори, когда я застал тебя с этими бумагами в руках, какая-то часть меня действительно хотела поверить, что ты виновата.
— Но почему?
— Потому что иначе это означало бы, что я ошибался и четыре года назад, а великий Алекс Барези никогда не ошибается.
Он порывисто встал и, ссутулившись, подошел к окну, вглядываясь во тьму.
— Именно поэтому я снова вернулся домой и обнаружил истинного вора, пытавшегося довершить свои делишки, которые он не успел закончить накануне вечером.
— Истинного вора?
— Да, Джулию. — Алекс резко обернулся к ней. — Как только я увидел ее лицо, все сразу встало на свои места. Только она знала коды обоих сейфов — этого и того, в Мурано, четыре года назад. Она работала со мной над обоими проектами. Как бы то ни было, я вынудил ее признаться, и поначалу она пыталась все отрицать, но затем что-то не выдержало в ней, и весь яд вылился наружу. Она ненавидит тебя, Лори, — с тех самых пор, как ты впервые приехала сюда.
— Она ненавидит меня? Но я думала, что нравлюсь ей. — Голос ее дрогнул. — Она была моей подругой.
— О, дорогая. — Снова Алекс шагнул к ней и снова, казалось, удержал себя. — Она взяла те эскизы четыре года назад и намеренно спрятала их среди прочих, рассчитывая, что в этом обвинят тебя.
— И то же самое она сделала и на этот раз?
— Не совсем. — Алекс помолчал. — Мне очень неприятно говорить тебе это, Лори. Но ее приятель, помнишь, я поддразнивал ее тогда, он оказался никем иным как Форситом.
— Джеймс?
— Помнишь его слова о друзьях на нужных местах? О, я знаю, это расстроит тебя, но ты должна знать. Джулия познакомилась с ним в Венеции, думаю, он это подстроил, хотя она и не подозревает об этом. Ее приглашение на твой день рождения было на два лица, и она решила, что это весьма подходящий случай, чтобы выведать формулу и передать ее новым хозяевам Джеймса.
— Малдини?
— Совершенно точно. — Лицо его на мгновение стало жестким. — Ее спугнули, когда она доставала бумаги, и она спрятала их среди фотографий; я выпроводил Форсита, — он злорадно улыбнулся при этом воспоминании, — и ей пришлось возвратиться за ними сегодня утром — лишь для того, чтобы столкнуться лицом к лицу со мной.
— Но зачем? — Боль от предательства Джулии была ничтожна по сравнению с тем, что ей пришлось перенести, но все равно это сильно ранило ее.
— Зачем ей нужно было ставить под удар тебя? Потому что она ненавидит тебя, дорогая моя.
— Но что я ей сделала? — Голос Лори опасно задрожал.
— Боюсь, — Алекс говорил так, словно у него не хватало духу вымолвить эти слова, — все потому, что она любит меня. Видимо, она всегда любила меня.
— О нет! И ты не догадывался об этом!
— Абсолютно.
— Бедная Джулия. — Глаза Лори наполнились слезами. Она слишком хорошо понимала, как легко влюбиться в такого человека, как Алекс, и долгие годы страдать от неразделенной любви…
— Она обо всем рассказала — и о том, как мечтала, что когда-нибудь я приду к ней. Но потом, когда я женился на тебе, все ее надежды были похоронены окончательно.
— И она нашла утешение с Джеймсом. Но тогда, четыре года назад, какой был в этом смысл?
— Она еще тогда заметила то, чего не замечал никто другой, любовь моя, и даже я был слишком слеп, чтобы понять это.
— Что? — Дикая, невероятная надежда зародилась в ней.
— Когда ты возвратилась в Англию, я тысячи раз повторял себе, что сошел с ума. Я, пресыщенный жизнью, пользующийся невообразимым успехом среди роскошных женщин, изощренных в делах любви, потерял голову из-за семнадцатилетней угловатой школьницы. Я даже повесил картину в спальне для того, чтобы она напоминала мне о тебе. Так что — прямо как сегодня — я был даже рад убеждать себя, что ты
