регулярно, как осень сменяет лето. Только при помощи наших неустанных трудов удается поддержать требование бесконечных, непрестанных перемен. Это требование ценно во многих отношениях. Во-первых, оно притупляет всякое удовольствие, увеличивая при этом жажду удовольствий вообще. Удовольствие новизны по природе своей больше, чем что-либо другое, подвержено закону «спада при повторении». А получать все новые удовольствия — недешево, так что жажда нового приводит к жадности, краху или к тому и другому. И опять-таки, чем необузданней жажда, тем скорее она поглотит все невинные источники радости и приведет к тем, которые запрещает Враг. Вот так, развивая ужас перед старым и неизменным, мы, например, недавно сделали искусство менее опасным для нас, чем оно прежде было, — противники разума среди поэтов и художников ежедневно измышляют теперь все новые и новые оргии сладострастия, неразумия, жестокости и гордыни. И конечно, жажда нового необходима, когда нам приходится поощрять моды и поветрия.
Мода в воззрениях предназначена для того, чтобы отвлечь внимание людей от подлинных ценностей. Мы направляем ужас каждого поколения против тех пороков, от которых опасность сейчас меньше всего, одобрение же направляем на добродетель, ближайшую к тому пороку, который мы стараемся сделать свойственным времени. Игра состоит в том, чтобы они бегали с огнетушителем во время наводнения и переходили на ту сторону лодки, которая почти уже под водой. Так, мы вводим в моду недоверие к энтузиазму как раз в то время, когда у людей преобладает привязанность к благам мира. В следующем столетии, когда мы наделяем их байроническим темпераментом и опьяняем «эмоциями», мода направлена против элементарной «разумности».
Жестокие времена выставляют охрану против сентиментальности, расслабленные и праздные — против уважения к личности, распутные — против пуританства, а когда все люди готовы стать либо рабами, либо тиранами, мы делаем главным пугалом либерализм.
Но самый великий наш триумф — это инъекция ужаса перед старым и неизменным в философии. Благодаря ей интеллектуальная бессмыслица может разложить волю. Современная европейская идея эволюции и исторического развития (отчасти — наша работа) оказывается тут весьма полезной. Враг любит банальности, Он хочет, чтобы люди, планируя что-нибудь, задавали себе вопросы простые: справедливо ли это? благоразумно ли? возможно ли? Если же мы заставим людей спрашивать себя: согласуется ли это с духом времени? прогрессивно это или реакционно? по тому ли пути движется история? — они не будут обращать внимания на то, что относится к делу. На вопросы, которые они себе задают, конечно, нет ответа. Они не знают будущего, а каково оно будет, во многом зависит именно от их выбора. В результате, пока их мысли кружатся в пустоте, мы располагаем наилучшей возможностью проскользнуть и склонить их к тем действиям, которые нам желательны. Проделана огромная работа. Когда-то они знали, что некоторые изменения — к лучшему, другие — к худшему, а третьи безразличны. Мы сильно это исказили. Описательную характеристику «без изменений» мы заменили эмоциональным словом «застой». Мы научили их думать о будущем как об обетованной земле, на которую вступят лишь привилегированные счастливцы, а не как о месте, куда каждый из них движется со скоростью шестидесяти минут в час, что бы он ни делал и где бы он ни был.
Письмо двадцать шестое
Да, время влюбленности — самое лучшее для посева тех семян, которые десять лет спустя принесут обильную жатву семейной ненависти. Очарование влюбленности приводит к результатам, которые люди с нашей помощью могут принять за плоды милосердия. Воспользуйся двусмысленностью слова «любовь». Пусть он думает, что при помощи любви решил проблемы, которые только отсрочил или не заметил под влиянием влюбленности. Пока влюбленность продолжается, помогай проблемам созревать в тиши и делай их хроническими.
Главная проблема — самоотверженность. Обрати еще раз внимание на изумительную работу нашего филологического отдела, заменившего положительное Вражье слово «милосердие» отрицательным «самоотверженность». Благодаря этому мы приучаем человека отказываться от разных выгод не на благо и пользу кому-нибудь, а для того чтобы «отвергать себя» без всякой пользы для ближних. Другое хорошее наше подспорье в отношениях между мужчинами и женщинами — в том, что мы приучили их по-разному смотреть на самоотверженность. Женщины считают, что надо заботиться о других, мужчины — что не надо причинять другим беспокойства. Поэтому женщина на службе у Врага вредит нам много больше, чем мужчина, за исключением тех, кем отец наш уже всецело завладел. И наоборот, мужчина может жить очень долго во Вражьем стане, прежде чем он сам по себе начнет делать так много для людей, как делает каждый день обыкновенная женщина. Пока женщина думает о том, как делать доброе дело, а мужчина — о том, как никому не помешать, каждая сторона, без особых на то причин, считает другую намного эгоистичней.
К этим недоразумениям можно прибавить еще несколько. К примеру, влюбленность ведет к взаимной услужливости, в которой каждая сторона действует так, будто действительно хочет поступать по желанию другой. Они знают, что Враг требует от них милосердия, которое приводит к точно таким же результатам. Пусть они возведут в закон совместной жизни требование той самоотверженности, которая сейчас естественно проистекает из влюбленности, но на которую у них не хватит милосердия, когда влюбленность потухнет. Они не заметят ловушки, так как страдают двойной слепотой: 1) принимают влюбленность за милосердие и 2) думают, что эта влюбленность может длиться вечно.
И вот когда, наконец, официальная, легальная или мнимая самоотверженность установится как правило, а выполнить его невозможно, ибо эмоциональные ресурсы истощились, а духовные не накопились, мы получим самые прелестные результаты.
Обсуждая любое совместное дело, «A» поддержит предполагаемые интересы «B», себе в ущерб, а «B» поступит наоборот. Часто при этом совершенно нельзя понять, чего хочет каждая из сторон. В случае удачи они будут делать то, что никому из них не хочется, причем каждый будет ощущать приятное тепло самодовольства, ожидать наград за свою самоотверженность и испытывать тайное недовольство другим, который слишком легко принял его жертву. Позже можешь отважиться на так называемую «иллюзию конфликта великодуший». Эта игра лучше всего удается, если в ней участвуют больше двух человек, например в семье со взрослыми детьми. Допустим, захотели сделать что-нибудь совершенно обыкновенное, например попить чаю в саду. Один из членов семьи дает понять (и лучше — покороче), что ему это не нужно, но он, конечно, согласится из самоотверженности. Другие сразу берут назад свое предложение, вроде бы из самоотверженности, а в действительности потому, что не хотят быть объектом мелкого альтруизма. Но тот, первый, тоже не хочет, чтобы у него отняли упоение своей жертвой. Он уверяет, что готов делать «то, что и другие». Они уверяют, что готовы делать «то же, что и он». Страсти накаляются. Тогда кто-нибудь говорит: «Ну хорошо, тогда я вообще не хочу чаю». Начинается настоящая ссора, ведущая всех к обиде и горечи. Ясно, как это делается? Если бы каждая сторона просто следовала своим истинным желаниям, они держались бы в рамках здравого смысла и учтивости, но как раз потому, что спор вывернут наизнанку и каждая сторона борется за права другой, вся враждебность, происходящая из самодовольства, упрямства и накопившегося за последние десять лет раздражения, скрыта от них или искуплена «самоотверженностью». Конечно, каждая сторона понимает, какого низкого происхождения «самоотверженность» противника и в какое фамильярно-фальшивое положение ее самое пытаются поставить, но себя ощущает безупречной и невинной жертвой и не видит здесь ничего бесчестного.
Один разумный человек однажды сказал: «Если бы люди знали, сколько злых чувств вызывает самоотверженность, они бы не проповедовали ее так пылко». И еще: «Она из женщин, живущих для других. Это видно потому, как другие загнаны». Все это можно начать во время влюбленности. Крупицы настоящего эгоизма часто менее ценны, чем первые проявления этой искусственной и самовлюбленной жертвенности, которая когда-нибудь даст вышеописанные плоды. Некоторую обоюдную неискренность, некоторое удивление, что девица не всегда замечает его жертвы, уже и теперь можно подбавить.
Позаботься об этом, но главное — не давай этим молодым дуракам понять, что «любви» недостаточно, что милосердие необходимо, а они еще далеки от него и никакое внешнее правило его не заменит. И хотел
