— До сих пор мы справлялись.
«О да, еще бы. Правда, умудрились потерять своего наставника».
— Это ваш первый визит в Дагоску? — осведомился Харкер.
— Мне довелось провести на Юге некоторое время. — «Лучшие дни моей жизни. И худшие дни моей жизни». — Я был в Гуркхуле во время войны. Видел Ульриох. — «В руинах после того, как мы сожгли город». — Два года провел в Шаффе. — «Если принимать в расчет императорские темницы. Два года в кипящей жаре и убийственной тьме. Два года в аду». — Но в Дагоске я еще не был.
— Хм, — пробормотал Харкер, на которого эти новости не произвели впечатления. — Ваши покои расположены в Цитадели.
Он кивнул в сторону огромного утеса, высившегося над городом.
«Ну конечно, как же иначе. На самом верху самого высокого здания, могу поручиться».
— Я провожу вас, — продолжал Харкер. — Лорд-губернатору Вюрмсу и его совету наверняка не терпится встретить нашего нового наставника.
В его словах прозвучала некоторая горечь.
«По-твоему, эту работу следовало поручить тебе? Я счастлив, что могу тебя разочаровать».
Харкер быстрым шагом двинулся к городу, практик Иней трусил рядом, вжав толстую шею в могучие плечи и прилипая к каждой тени, как будто солнце метало в него крошечные дротики. Витари двигалась по пыльной улице зигзагом, словно в танцевальном зале, заглядывала в окна и в узенькие боковые улочки. Глокта упорно сопел позади. Его левая нога от напряжения уже пылала.
«Калека не успел проковылять и трех шагов по городу, как свалился на землю; остаток пути его пришлось нести на носилках, он визжал как недорезанная свинья и просил воды, а те самые горожане, которых он был прислан устрашить, в остолбенении взирали на это...»
Он сжал губы, вонзил остатки зубов в пустые десны и заставил себя двигаться быстрее, чтобы не отставать от других. Рукоять трости врезалась в его ладонь, позвоночник на каждом шагу пронизывала мучительная боль.
— Это Нижний город, — буркнул Харкер через плечо. — Здесь размещается коренное население.
«Огромная, душная, пыльная, вонючая помойка».
Ветхие дома нуждались в ремонте: шаткие одноэтажные лачуги, покосившиеся здания из полусырого глинобитного кирпича. Все люди были смуглокожие, плохо одетые, с голодными глазами. Костлявая женщина выглянула из дверного проема, чтобы посмотреть на них. Мимо на кривых костылях проковылял одноногий старик. В другом конце узенькой улочки между грудами отбросов шныряли оборванные детишки. Воздух был тяжелым от зловония гниющего мусора и плохих сточных труб.
«Не исключено, что сточных труб вообще нет».
Повсюду жужжали мухи, жирные и злые.
«Единственные существа, которые здесь процветают».
— Если бы я знал, какое это очаровательное место, я бы приехал пораньше, — заметил Глокта. — Похоже, присоединение к Союзу принесло жителям Дагоски немало пользы.
Харкер не уловил иронии.
— О да. Пока городом недолгое время управляли гурки, они угнали в рабство многих выдающихся горожан. Теперь же, под властью Союза, жители получили полную свободу работать и жить по собственному усмотрению.
— Полную свободу, вот как?
«Так вот на что похожа свобода».
Глокта поглядел на группу хмурых туземцев, столпившихся у лотка с полусгнившими плодами и несвежей требухой.
— Да, по большей части. — Харкер нахмурился. — Инквизиции пришлось вычистить нескольких нарушителей спокойствия, когда мы только прибыли. Потом, три года назад, эти неблагодарные свиньи подняли восстание.
«После того как им дали полную свободу жить как животные в их собственном городе? Поразительно».
— Разумеется, мы подавили бунт, но это причинило нам огромный урон. После восстания туземцам было запрещено носить оружие или входить в Верхний город, где живет большинство белых. С тех пор все тихо. Это доказывает, что твердая рука — самое действенное средство, когда речь идет о дикарях.
— Этим дикарям, однако, удалось выстроить внушительные оборонительные сооружения.
Высокая стена прорезала город впереди них, отбрасывая длинную тень на убогие трущобные постройки. Перед стеной имелась широкая канава, вырытая недавно и обнесенная заостренными кольями. Через нее был перекинут узкий мост, ведущий к высоким воротам между двумя стройными башнями. Тяжелые створки были распахнуты, но перед ними стояла дюжина людей: потеющие союзные солдаты в стальных касках и проклепанных кожаных куртках. На их мечах и копьях сверкало яростное солнце.
— Ворота хорошо охраняются, — задумчиво проговорила Витари. — Учитывая, что они внутри города.
Харкер насупился.
— После восстания туземцам позволяется входить в Верхний город, только если у них есть разрешение.
— И кто же имеет такое разрешение? — поинтересовался Глокта.
— Несколько мастеров-ремесленников плюс те, кто все еще состоит на службе в гильдии торговцев пряностями, но в основном это слуги, работающие в Верхнем городе и в Цитадели. Многие живущие здесь граждане Союза держат слуг-туземцев, кое-кто даже нескольких.
— Но ведь туземцы, разумеется, тоже являются гражданами Союза?
Харкер поморщился.
— Если вам угодно, наставник. Но им нельзя доверять, это уж точно. Они мыслят по-другому, не так, как мы.
— Да неужели?
«Если они вообще мыслят, это большой прогресс по сравнению с таким дикарем, как ты».
— Они же сплошь подонки, эти коричневые. Гурки, дагосканцы, все едино. Убийцы и воры. Лучшее, что с ними можно сделать, это прижать как следует и не отпускать. — Харкер мрачно взглянул в сторону спекшихся на жаре трущоб. — Если что-то пахнет дерьмом и по цвету как дерьмо, скорей всего, это и есть дерьмо.
Он повернулся и зашагал через мост.
— Какой милый и просвещенный господин, — пробормотала Витари.
«Ты читаешь мои мысли, девочка».
За воротами открывался совершенно другой мир. Величественные купола, изящные башни, мозаики из цветного стекла и беломраморные колонны сияли на ослепительном солнце. Улицы были широкими и чистыми, дома — ухоженными. На опрятных площадях росло даже несколько худосочных пальм. Здесь расхаживали холеные, хорошо одетые люди со светлой кожей.
«Разве что очень загорелые».
Между ними можно было заметить несколько темных лиц, державшихся в сторонке и глядевших в землю.
«Это счастливцы, которым дозволено здесь служить? Они, должно быть, очень рады, что у нас в Союзе не терпят такого явления, как рабство!»
Над всеми остальными звуками слышался какой-то гомон, грохот, словно шум отдаленной битвы. Он становился все громче по мере того, как Глокта волок свою ноющую ногу через Верхний город, и достиг яростного накала, когда они вышли на широкую площадь, от края до края забитую разношерстной толпой. Здесь были люди из Срединных земель, из Гуркхула, из Стирии, узкоглазые уроженцы Сулджука, рыжеволосые граждане Старой империи и даже бородатые северяне, забредшие далеко от своего дома.
— Купцы, — буркнул Харкер.
«Можно подумать, здесь собрались все купцы мира».
