— М-р Стэддок, если не ошибаюсь, — прозвучал сзади тоненький голос, принадлежащий, однако, как оказалось, очень толстому мужчине. Марк сразу узнал профессора Филострато, знаменитого физиолога (тем более, что тот говорил с иностранным акцентом); года два тому назад они сидели рядом на банкете. Марку польстило, что такой человек вспомнил его.
— Я чрезвычайно счастлив, что вы среди нас, — сказал итальянец, ласково уводя Марка от Коссера и Стила.
— Честно говоря, — признался Марк, — я в этом не уверен. Меня привез Фиверстоун, но потом он исчез, а Стил… Понимаете, я должен быть в его отделе, а он ничего не знает.
— Стил! — воскликнул Филострато. — Какая нелепость! Ему скоро укажут его место! Быть может, вы и покажете. Я читал ваши работы. Не обращайте на него внимания, искренне вам советую.
— Я бы не хотел оказаться в ложном положении… — начал Марк.
— Послушайте меня, мой друг, — прервал его Филострато. — Оставьте эти мысли. Поймите прежде всего, как важна ваша работа, часть нашей общей работы. От нее зависит существование человечества. Да, среди этого сброда вы увидите и наглость, и лукавство. Но это не должно вас трогать.
— Когда мне дадут интересную работу, — ответил Марк, — я и не буду обращать внимания на такие вещи.
— Да, да, вы совершенно правы. Работа даже важнее, чем вы думаете. Вы увидите это сами. Стилы и Фиверстоуны не имеют никакого значения. Если Уизер за вас, какое вам до них дело? Слушайте только его, вы меня понимаете? Ах, да, и еще… Не ссорьтесь с Феей. А на остальных не обращайте никакого внимания.
— С Феей?
— Да. Ее тут зовут Фея. Пренеприятная дама, должен вам заметить! Глава нашей полиции, у нас ведь своя; да, вот и она. Я вас познакомлю. Мисс Хардкастл, разрешите представить вам м-ра Стэддока.
Марк почувствовал, что руку его невыносимо крепко пожала большая женщина в короткой юбке и черном форменном кителе. Бюст ее сделал бы честь кельнерше былых времен, но сама она казалась скорее крепкой, чем толстой. Лицо у нее было бледное и широкое, голос — густой. Единственной данью женственности был небрежный мазок помады на ее губах. Она жевала незажженную сигару. Заговорив, она вынимала ее изо рта и внимательно глядела на кончик, измазанный помадой и слюной. Кончив фразу, она снова совала сигару в рот. Сейчас она сразу же плюхнулась в кресло, перекинула правую ногу через ручку и устремила на Марка холодный фамильярный взгляд.
«Клик-клак» — услышала Джейн, ожидавшая за оградой. Дверь открылась, и она увидела высокую женщину примерно своих лет.
— Здесь живет мисс Айронвуд? — обратилась к ней Джейн.
— Она вам назначила? — спросила женщина.
— Не совсем, — ответила Джейн. — Меня послал д-р Димбл. Он говорил мне, что записываться не надо.
— Ах, вы от д-ра Димбла! — уже куда радушнее произнесла женщина. — Это дело другое. Входите. Подождите минутку, закрою как следует. Дорожка узкая, вы меня простите, если я пойду впереди?
Женщина повела ее по мощеной кирпичом дорожке мимо слив и яблонь. Потом они свернули налево, на мшистую тропинку, обсаженную крыжовником. Дальше была площадка или полянка, на ней — качели, а за ней — парники. Затем началась настоящая деревушка, какие бывают в больших усадьбах; женщины шли по улочке, и с обеих сторон были всякие постройки — амбары, сараи, еще одна теплица, конюшня, свинарник. Наконец, через огород, расположенный на довольно крутом склоне, они добрались до розовых кустов, чопорных и неприступных в зимнем уборе. Дорожка здесь была выложена дощечками. Джейн постаралась вспомнить, что же напоминает ей этот сад. «Кролик Питер»? note 1 или «Роман о розе»? note 2 Сад Клингзора? Сад из «Алисы»? А может быть, сады на мессопотамских зиккуратах, породившие легенду о райском саде? Фрейд говорит, что мы любим сады, потому что они символизируют женское тело. Мужская точка зрения… Для женщин сад — это нечто иное. Или нет? Неужели женщины тоже неравнодушны к женскому телу? Ей вспомнилась фраза: «Женская красота трогает и мужчин, и женщин, и не случайно богиня любви старше и сильнее, чем бог». Откуда это? И почему в голову лезет такая чушь? Она собралась. Странное чувство овладело ею — она на чужой земле, и надо держаться изо всех сил. В эту минуту они вынырнули из-под лавров к маленькой двери, около которой стояла бочка с водой. Наверху, в длинной стене, хлопнуло окно.
Чуть позже Джейн оказалась в большой комнате с печкой вместо камина. Ковра тут не было, стены были выбелены, и все это напоминало монастырь. Шаги высокой женщины затихли в переходах, и теперь Джейн слышала лишь карканье ворон. «Попалась я, — подумала она. — Придется отвечать на всякие вопросы». Она считала себя современным человеком, который может говорить о чем угодно, но сейчас в ее сознании то и дело всплывали вещи, о которых она не могла бы сказать вслух. «У зубных врачей хоть журналы лежат», — подумала она и открыла какую-то книгу. Там было написано: «Женская красота трогает и мужчин, и женщин, и не случайно богиня любви старше и сильнее, чем бог. Желать, чтоб твоей красоты желали — суетность Лилит. Желать, чтобы твоей красоте радовались — послушание Евы. Лишь в возлюбленном счастлива возлюбленная своей красотой. Послушание — путь к радости, смирение…»
Дверь отворилась. Джейн густо покраснела и захлопнула книгу. В дверях стояла высокая молодая женщина. Сейчас она вызывала в Джейн тот полузавистливый восторг, который женщины часто испытывают к другому, чем у них, типу красоты: «Хорошо быть такой высокой, — подумала Джейн, — такой смелой, как амазонка, такой решительной».
— Вы м-сс Стэддок? — спросила женщина.
— Да, — ответила Джейн.
— Мы ждали вас, — сказала женщина. — Меня зовут Камилла, Камилла Деннистоун.
Джейн пошла за ней по узким переходам, думая о том, что они, должно быть, еще в задней, непарадной части дома, а дом этот очень большой. Наконец, Камилла постучала в дверь, тихо сказала: «Она пришла» (Джейн подумала: «как служанка») — и отошла в сторону. Мисс Айронвуд, вся в черном, сидела, сложив на коленях руки, точно так же, как в последнем сне, если это был сон.
— Садитесь, моя милая, — сказала мисс Айронвуд.
Руки у нее были очень большие, но никак не грубые. У нее все было большим — и нос, и рот, и серые глаза. По-видимому, ей давно перевалило за пятьдесят.
— Как вас зовут, моя милая? — спросила мисс Айронвуд и взяла карандаш.
— Джейн Стэддок.
— Вы замужем?
— Да.
— Муж знает, что вы к нам пришли?
— Нет.
— Простите, сколько вам лет?
— Двадцать три.
— Так, — сказала мисс Айронвуд. — Что же вас беспокоит?
Джейн вдохнула побольше воздуха.
— Я вижу странные сны, — ответила она. — Вероятно, у меня депрессия.
— Какие именно сны? — уточнила мисс Айронвуд.
Джейн рассказывала довольно сбивчиво и глядела на сильные пальцы, державшие карандаш; суставы этих пальцев становились все белее, на руке вздулись вены, и, наконец, карандаш сломался. Джейн смолкла в удивлении и подняла голову. Большие серые глаза все так же смотрели на нее.
— Продолжайте, моя милая, — подбодрила ее мисс Айронвуд.
Когда Джейн закончила, мисс Айронвуд довольно долго молчала, и Джейн начала сама:
— Как вы считаете, у меня что-то серьезное? Это болезнь?
— Нет, — ответила мисс Айронвуд.
— Значит, это пройдет?
— Не думаю.
Джейн удивилась.
— Неужели меня нельзя вылечить?
