оке».
И так далее, и тому подобное. Элизабет рассказывала, а Дэннис записывал. До самого вечера. Неделю спустя он случайно встретил ее там же, и они снова разговорились, но на сей раз беседовали об обычных вещах: о политике, музыке (как оказалось, ей очень нравился Мингус). Во время второй встречи Дэннис впервые увидел в Элизабет женщину. Несомненно, она была старой — «старше», поправил он себя. Ей, должно быть, уже под сорок. Но после их первой встречи в ней что-то изменилось. Как будто она готовилась к свиданию, подумал Дэннис. Элизабет расстегнула верхнюю пуговицу кофточки и зачесала рыжие волосы набок, открыв лицо. Вид потрепанной докторантки пропал совершенно. Ей явно было не все равно.
Элизабет стала называть Дэнниса своим «приятелем». В этом чувствовалось некое сексуальное напряжение, но, нужно признать, довольно легкое. Оно то неожиданно усиливалось, то совсем пропадало. А позже Дэннис уже сомневался, не показалось ли ему.
Лишь на третий или четвертый вечер в библиотеке Дэннис узнал, кто она такая. Все произошло совершенно случайно.
— Миссис Орман, — прошептала библиотекарь, заглянув в читальный зал, где сидели они с Элизабет. — Вас к телефону.
— Черт! Прости, — сказала она. — Придется ответить.
Орман, подумал Дэннис. Ну конечно! Именно. Вот почему в библиотеке к ней относились с таким уважением, улыбались, уступали дорогу, интересовались, не нужно ли ей что-нибудь. Элизабет была женой самого ректора.
Когда женщина вернулась, Дэннис впервые заметил ее обручальное кольцо.
— Итак, — сказала она. Стыдно ли ей хоть немного?
— Ну что ж… Элизабет Орман, — произнес Дэннис.
Она промолчала.
— Я не… — начал он.
— Надо было тебе сказать, — прервала Элизабет мягко.
Дэннис хотел вымолвить: «Конечно, нет, Элизабет. Я думаю, ты бы сразу об этом упомянула, но раз так вышло, то ничего страшного, что ты замужем за самым влиятельным человеком в университете». Ничего подобного он не произнес, а сказал только:
— Все нормально.
— Нет.
— Ладно, — согласился Дэннис. — Ненормально.
Это задело Элизабет. Она отвернулась к окну и глубоко задышала, собираясь с силами.
— Как феминистка, — начала она, — я никогда не представляюсь женой ректора. Ты ведь не разгуливаешь по двору со словами: «Здрасьте. Я Дэннис Флаэрти, парень Саванны»?
Интересно, откуда она узнала про Саванну, подумал Дэннис. Очень интересно.
Он остался на лето в Дилейне и работал стажером у одного конгрессмена-республиканца в Кейле. В течение нескольких месяцев Дэннис виделся с Элизабет лишь время от времени, но даже в такие моменты он не мог не признать, что нечто изменилось. Их разговоры утратили привычную интимность и стали еще более нейтральными. После того как Дэннис узнал, кто она, Элизабет превратилась в абсолютно другого человека. Точнее, когда он узнал, кто ее муж.
В сентябре все изменилось к худшему. Элизабет отдалилась и вечно была занята. Возможно, стыдилась. Когда Дэннис зашел в библиотеку в последний раз, ее там не оказалось. Однажды он догнал Элизабет в коридоре Грей-брик-билдинг и спросил:
— Ты сердишься на меня?
— Конечно, нет, — усмехнулась она, оттолкнув студента. И исчезла на лестнице.
Но в ее голосе явно чувствовался гнев. Тем не менее Дэннис не сомневался, что она злится не на него, а на себя, потому что обманывала его на протяжении тех нескольких встреч, которые запали Дэннису в память. Элизабет знала об этом. Знала и жалела о своем поступке.
Вечер по сбору средств представлял собой официальное мероприятие, которое члены братства «Тау» проводили для Американского общества больных раком в «Карнеги-Холле», административном здании Винчестера и старейшем на территории университета. Обычно Дэннис легко переносил подобные вечера: улыбался и ворчал, пока старики травили свои байки, но сегодня он особенно сильно почувствовал себя лишним. Хотелось уйти, но куда? Что ему делать? Стоя здесь, в «Карнеги», Дэннис размышлял над этими вопросами. Он прикидывал в уме возможности вообще покинуть Винчестер. Перебраться в Темпл, поближе к отцу. Вероятно, стоит…
И вдруг на другой стороне зала Дэннис увидел Элизабет. Она смотрела на него так, как уже много раз глядела поверх столов в библиотеке: пассивно, с некоторым недоумением, как будто никак не могла чего-то в нем понять. Элизабет вышла на танцевальную площадку. Она улыбнулась, и Дэннис улыбнулся в ответ — единственный жест, который показался ему уместным. Улыбка получилась вымученной, кривой. Затем они танцевали под какую-то песню, какой-то медленный вальс, и Элизабет сказала:
— Дэннис, я хочу с тобой переспать.
— Да, — сказал он глупо. Совсем как мальчишка.
— Мне жаль, что так вышло. Нужно было тебе рассказать. Но я подумала, ты… испугаешься.
— Чего?
— Эда. Что нас застукают. Что случится, если про нас узнают.
— Элизабет, мы ведь просто разговаривали. Не больше. Альфред Адлер и все в таком духе.
— Прекрати, Дэннис. Ты знаешь, что это не все.
— Знаю? — Он едва не подавился этим словом. Сердце Дэнниса быстро забилось, барабаня в груди. Лицо вспыхнуло, а на груди он ощутил струйки холодного пота.
— Ты ведь знаешь, что хочешь меня трахнуть.
— Нет, — солгал он. — Ни в коем случае.
Теперь Элизабет разозлилась. Дэннис почувствовал, как она напряглась, отстранилась от него.
— Почему ты не приходила в библиотеку последние две недели?
— Дела были, Дэннис. Я ходила туда не ради тебя одного. У меня ведь тоже есть работа. Я пишу диссертацию, если помнишь.
Через плечо Элизабет Дэннис заметил человека, который наблюдал за ним. Несравненный ректор Орман. Лет на тридцать старше жены, заслуженный профессор Винчестера в отставке Орман являлся одним из наиболее авторитетных членов факультета психологии и славился своими захватывающими лекциями, хотя иногда мямлил и терял нить повествования. В шестидесятые он учился в Йельском университете вместе со Стэнли Милгрэмом. Поговаривали, что Орман взялся писать книгу о Милгрэме, которая изменит представления об этом человеке.
Наконец вальс кончился. Дэннис освободился от объятий Элизабет и вернулся в ту часть зала, где ждали остальные члены «Тау».
— Так ты отдрючишь ее или нет? — спросил Джереми Прайс. Он был одет в строгие брюки и футболку, на которой аэрографом были нарисованы жилетка, широкая лента-пояс и галстук-бабочка.
Дэннис промолчал. Он хотел знать, много ли известно Прайсу, если он и вправду подслушивал их разговор.
— Вот как надо сделать, — сказал Прайс. Он наклонился к Дэннису, повернувшись спиной к танцующим, и отодвинул кого-то в сторону за лацканы пиджака. — Поймаешь ее одну и просто отымеешь. Жестко, как отбойным молотком. Чтоб сам кайфанул, а она перепугалась. Ха! Со спущенными штанами. И все пуговицы по полу. Сделай ей больно.
— Дэннис?
Ректор Орман. Позади Прайса, прямо у того за плечами. Дэннис и понятия не имел, как долго Орман там простоял.
— Э… здравствуйте, доктор Орман, — сказал Дэннис. Он встречал профессора всего два или три раза на таких же вечерах по сбору средств и по неизвестной причине всегда нервничал в присутствии этого старика. Орман был знаком с отцом Дэнниса и однажды назвал его «пионером в своей области». Дэннис подозревал, что только из-за его отца ректор разрешил братству «Тау» провести вечер в «Карнеги».
