доказательства. Обещаю тебе, если ему дорога свобода, поправлять свое здоровье он будет вдали от Англии.
— Но почему же он бросил тебе вызов? — спросила она, потирая виски. — Он намеревается убить тебя, даже если ты не собираешься убивать его. Если тебя не станет, он сможет жениться на твоей матери. Ей нужно будет на кого-то опереться. Она всегда любила его, а он великолепный обманщик. Даже если ему придется бежать из страны из-за участия в дуэли, он найдет способ вернуться в ее объятия! С деньгами он может поехать куда угодно.
— Наследником станет Бернард, если меня не будет, — спокойно ответил Майлс.
— А ты думаешь, он способен противостоять проискам такого человека, как Проктор? — спросила Аннабелла и по молчанию Майлса поняла, что ответ ему слишком хорошо известен и именно поэтому он встречался сегодня вечером со своими друзьями и союзниками.
— Конечно, возможны и самые страшные варианты, — все так же спокойно произнес Майлс. — Жизнь не дает нам никаких гарантий. Я выбрал пистолеты. Я очень неплохой стрелок.
— А он очень искусный мошенник, — ответила она и, бросившись на подушку, зарыла в ней свое лицо.
— Чем спорить попусту, мы можем заняться более приятными вещами, — сказал он, поглаживая спину жены. — Ничего здесь не поделаешь. Доверься мне, — прошептал он ей на ухо. — Я приложу все усилия, чтобы не оказаться убитым. Но гарантировать я этого не могу. Никто не может. Белла, послушай меня, — уговаривал он ее. — Я могу выйти из дома, направляясь на место дуэли, и попасть под экипаж с понесшими лошадьми, верно? Я могу порезать руку о бутылку с шампанским, празднуя его поражение, порез распухнет и загноится, и в течение недели я могу умереть. Ты можешь убить меня своей любовью, — нежно произнес он, уткнувшись носом ей в шею. — Я искренне на это надеюсь, — добавил он. — Белла? Она повернулась на спину и взглянула ему в лицо.
— Итак, с самыми наилучшими намерениями, — сказал он, — я не могу гарантировать тебе, что не умру. — Он взял в свои ладони ее груди и склонился над ней. — Но я попытаюсь. Ради тебя, конечно.
Они занимались любовью так, как никогда прежде, не сдерживая и не ограничивая себя. Страх за него вытеснил последние собственные опасения. Она пыталась запомнить его тело, найдя в себе смелость исследовать его своими руками, глазами и ртом, потому что ей страшно было представить, что это больше не повторится. Она больше чем просто освободилась от своей стыдливости. И Майлс, такой сильный и мощный, полностью отдался на ее милость. И она его не пощадила. Она помнила все, что делал с ней он, пыталась проделать все это с ним и с восторгом и изумлением наблюдала, как он сдерживает дыхание, стонет и просит еще. Ее собственное тело было захвачено его страстью и пламенем.
Он позволил ей делать все, наконец он не мог уже больше противиться тому, что было приведено в движение. Тогда, пораженный тем, что одновременно может испытывать и любовь, и безудержную страсть, ошеломленный этим, он устремился к ней, и она, почувствовав это стремление, подалась ему навстречу. Он ликовал, уже не опасаясь причинить ей вред. Она принадлежала ему, и если им не суждено было повторить это вновь, он по крайней мере оставит ей всю страсть, которую он к ней испытывает. Она была столь же неистовой. Когда наконец ее сотрясла дрожь, а дыхание стало прерывистым и тяжелым, он, уже не сдерживаясь, вознесся на вершину мира.
— Майлс, — сказала она позднее, после того как они пришли в себя и несколько поостыли, — не покидай меня.
Он тяжело вздохнул: — Я постараюсь.
Им так много хотелось сказать друг другу, но не было возможности сказать это, и они вновь занялись любовью.
Глава 24
Аннабелла потянулась, вытянула руку… и обнаружила пустоту. Он ушел. Она села и, выпрямившись, уставилась в темноту. Она это знала. Но не хотела этому верить.
Этой ночью они любили друг друга, как и предыдущей — всю ночь напролет, не сдерживая себя и не оставляя несбывшихся желаний, пока наконец не заснули измученные. Теперь эта ночь… этот рассвет, о наступлении которого ей говорили узкие полоски серого света, пробивавшиеся по краям окон спальни… и он ушел.
Она знала куда и думала, что сердце ее разорвется. Аннабелла откинула одеяло и соскочила с кровати. Дрожащими руками она торопливо оделась в приготовленную и разложенную накануне в туалетной комнате одежду. Она не хотела, чтобы ее горничная знала. Аннабелла собиралась нарушить главное правило.
Этого нельзя было делать. Она была украшением общества, знала все его правила и все нюансы поведения и жила в соответствии с его этикетом. Эти правила направляли всю ее жизнь с раннего детства. От кормилицы до няни, от гувернантки до матери — все учили ее «поступать правильно». Она не умела вести себя по-другому. За пределами светского общества— учили ее — есть только грубость, позор и изгнание. Короче говоря — жизнь, которую нельзя было назвать жизнью.
Итак, она знала лучше, чем кто-либо, что леди не могут наблюдать дуэли. Им это запрещалось. Они смотрели в другую сторону, пока джентльмены выходили на место убийства. За опущенными шторами леди ждали новостей о жизни или смерти.
Но она леди Аннабелла, твердила она себе. И этого не могли изменить никакие, даже нынешние обстоятельства. Леди Аннабелла встретила свою настоящую любовь, и теперь ничто не могло разлучить ее с ней. В конце концов, что значит общество? Единственное, чего она хотела, — прожить жизнь вместе с Майлсом. Любое существование без него станет изгнанием и именно той жизнью, которая не стоит жизни.
Она набросила приготовленный плащ, накинула капюшон и выскользнула в полутемный коридор.
— А ты-то зачем? — прошипела Камилла. Аннабелла отшатнулась.
— Что ты здесь делаешь? — наконец спросила она строгим шепотом.
— То же, что и ты. Я слышала, как он уходил. Ты считаешь, что у меня духу не хватит? Брат нуждается во мне, потом я была уверена, что ты тоже отправишься. Посмотри, — сказала она возбужденно, копаясь в складках своей пелерины и наконец вытащив длинноствольный пистолет. — Я готова!
— Камилла! — спокойно сказала Аннабелла, отводя пистолет и опуская его дулом вниз. — Нет. Я бы привела целую армию, если бы считала, что таким образом могу положить этому конец. Но мы даже и пытаться не можем, потому что, если мы вмешаемся, он нам никогда этого не простит. Он может уцелеть на дуэли, и я молю Бога об этом. Но он ни за что не спрячется за женскую юбку, он просто не вынесет такого позора. Мужчины не столь благоразумны, как мы, —добавила она, заметив надутые губы Камиллы. — Они живут и умирают по законам чести. Поэтому мы отправимся туда. Но вмешиваться мы не можем. Если только не увидим какой-нибудь подлости, — добавила она, нащупывая гладкую деревянную рукоятку своего собственного пистолета, лежавшего в глубоком кармане. — Тогда это будет война.
Они спустились по лестнице и на цыпочках прошли через холл. Слуги еще спали — огня в каминах еще не разводили, и в кухне еще никто не гремел посудой. Женщины украдкой выскользнули из парадной двери. Когда они тихонько закрыли ее за собой, Аннабелла вздохнула и вгляделась в сумеречный свет. Она наняла экипаж, и коляска стояла, как было приказано, ожидая чуть дальше на слабо освещенной улице. Они быстро направились к коляске, разбудили кучера и забрались внутрь.
Аннабелла назвала адрес. В те времена было только одно место, куда отправлялись джентльмены, чтобы сразиться на дуэли, — за городом, на клочке пустоши, поросшей вереском. Аннабелла это разузнала точно. Камердинеры были мужчинами, и предполагалось, что они соблюдали тот же кодекс чести, что и их хозяева. Но горничные были верны своим хозяйкам, и их можно было убедить подслушать у двери.
Коляска дернулась и покатила по улице.
— Когда мы прибудем, — сказала Аннабелла своей золовке, — ничего не предпринимай. Тебя не должны увидеть. Просто наблюдай. Но если понадобится, действуй. И быстро.
Майлс пристально смотрел на рассветное небо. Позднее будет дождь, решил он, но не раньше полудня. Ветерок был освежающим, но солнце уже согревало воздух, пробиваясь сквозь рассеивающуюся ночную дымку. Скоро окончательно рассветет, и будет достаточно светло. Ожидая прибытия противника, он задал себе несколько странный вопрос: «А отложили бы дуэль, если бы дождь лил как из ведра?»
— Нет, — произнес граф Драммонд, словно прочитав мысли Майлса и глядя на бегущие тучи. — Мне раньше приходилось в этом участвовать. Дуэль состоится, даже если небеса разверзнутся. Возможно, сыщиков с Боустрит уже проинформировали, и важно все закончить до их прибытия. А я надеюсь, что им сообщили, — пробормотал он.
Резко обернувшись, Майлс посмотрел на друга.
Граф поднял вверх руки.
— Не я, — сказал он. — Мне это не по душе, но я осознаю необходимость этого. Еще раз повторяю, Майлс, будь осторожен. Он наверняка задумал какой-нибудь трюк. Я нутром чувствую это.
— Тогда от него останется лишь мокрое место, если это так, — пробормотал, останавливаясь, Раф Далтон, который безостановочно вышагивал по площадке в ожидании прибытия противной стороны.
— Вон едет экипаж, — произнес рассудительного вида джентльмен, вглядываясь в рассеивающийся туман. — Он намеренно прибыл с опозданием, чтобы усилить напряжение. Не позволяй ему, Майлс. Когда ты служил под моим командованием, ты был самым хладнокровным человеком.
Майлс снял свой сюртук и передал его Рафу, потом размял плечи.
— Я знаю, милорд. Я не позволю гневу ослепить мне глаза или заставить дрогнуть
