~~~
Осторожный стук в дверь заставил его поднять голову. В это время он не ждал пациентов и был занят разборкой накопившихся папок. Он раздраженно поднял брови.
— Да? — Тон был неприветливый, и человек в коридоре не сразу решился войти. Но затем ручка повернулась вниз, и дверь тихонько приотворилась.
— Я помешала?
Голос был робкий и тихий, точно такой, каким он сохранился в его памяти, и сердитая морщинка на лбу сразу разгладилась.
— Мама?
Никлас вскочил из-за стола и застыл, удивленно глядя на дверь, в проеме которой нерешительно остановилась маленькая, хрупкая женщина. Она всегда пробуждала в нем покровительственное чувство, и сейчас ему хотелось броситься к ней и заключить в объятия. Но он знал, что жизнь отучила ее от бурных эмоций и ее это только смутит, поэтому он удержался и ждал, когда она проявит инициативу.
— Можно войти? Или ты слишком занят? — Она покосилась на кипы бумаг на столе и сделала движение в сторону двери.
— Нет-нет! Я совсем не занят. Заходи, заходи! — Он почувствовал себя мальчишкой-школьником и выскочил из-за стола, чтобы подать ей стул.
Она осторожно присела, примостившись на самом краешке, и стала нервно оглядывать кабинет. Никогда еще она не видела его на рабочем месте, и он догадался, что тут она чувствует себя перед ним как чужая. Они вообще почти не встречались уже много-много лет, и хотя бы из-за этого нынешнее свидание должно было производить на нее странное впечатление: словно сын в один миг превратился из семнадцатилетнего мальчишки во взрослого мужчину. При этой мысли в груди у него поднялась злость. Как многого они оба, и мать и сын, лишились по вине этого злобного, скверного мужичонки! Никлас, слава богу, ушел из-под его власти, но, глядя на мать, он видел, что годы оставили на ней тяжелый след. То же усталое, пришибленное выражение, которое он помнил у нее до своего ухода из дома, но помноженное на число новых морщин, которые прибавились с тех пор на ее лице.
Никлас пододвинул себе стул туда, где она сидела, но чуть поодаль и стал ждать, что она скажет. Казалось, она сама толком не знает, зачем пришла. Помолчав, она наконец произнесла:
— Мне так жаль, так жаль девочку, Никлас!
Она снова замолчала, а он смог только кивнуть.
— Я не знала ее… Но мне очень этого хотелось. — Ее голос немного дрожал, и он догадывался, какие чувства она переживает. Должно быть, ей очень непросто было решиться к нему прийти. Насколько он помнил, она никогда не смела нарушать волю отца.
— Она была чудесная девочка, — сказал Никлас, и, хотя в душе чуть не плакал, на глазах не выступило ни одной слезинки. Наверное, за прошедшие дни он так наплакался, что слезы кончились. — У нее были твои глаза, а вот в кого у нее были рыжие волосы, мы не знаем.
— У моей бабушки с отцовской стороны были необыкновенно красивые рыжие волосы. Должно быть, от нее, — Аста помедлила немного, прежде чем произнести имя, — от нее Сара их унаследовала.
Аста сидела потупясь, глядя на сложенные на коленях руки:
— Иногда я видела ее. Ее и мальчишечку. Встречала на улице, когда твоя жена ходила с ними на прогулку. Но я ни разу не подошла. Мы только смотрели друг на дружку. Теперь я жалею, надо было хоть разочек с ней поговорить. А она знала, что у нее тут живет бабушка?
Никлас кивнул:
— Я много рассказывал о тебе. Она знала, как тебя зовут, и мы показывали ей твои фотографии. Я захватил их с собой, когда… — Он умолк, не договорив. Ни он, ни она не решались упомянуть о его уходе из дома, это значило бы вступить на минное поле.
— Правда ли то, что я слышала? — спросила Аста, подняв глаза и впервые посмотрев в лицо сыну. — Правда, что в смерти девочки… кто-то виноват?
Он попытался ответить, но слова застряли в горле. Он хотел рассказать ей так много, поведать столько тайн, которые камнем давили на грудь. Так хотелось скинуть их к ее ногам! Но он не мог. Прошло слишком много лет.
И тут пробились откуда-то слезы, которых, как он думал, у него уже не осталось, и потекли по щекам. Он не смел взглянуть на мать, но ее чувства оказались сильнее всех запретов, и уже в следующую секунду он почувствовал, как его обняли ее хрупкие руки. Она была такая маленькая, а он такой большой, но в этот миг все перевернулось.
— Ничего, ничего! — Привычным жестом она поглаживала его по спине, и он чувствовал, как спадает с него шелуха прошедших лет и он вновь возвращается в детство.
В материнских объятиях так спокойно! Ее теплое дыхание и любящий голос, убеждающий, что все будет хорошо, что чудовища, спрятавшиеся под кроватью, это всего лишь порождение его фантазии и исчезнут по одному слову. Но на этот раз чудовища не желали уходить.
— Отец знает? — прошептал он в ее плечо.
Хорошо понимая, что лучше не спрашивать, он все же не удержался и задал этот вопрос. И тотчас же ощутил, как она словно одеревенела и разомкнула объятия. Чары распались, и снова перед ним оказалась маленькая измученная старушка, которая, выбирая между отцом и сыном, выбрала отца, хотя тогда была так нужна сыну! Он испытывал двойственные чувства: так тянулся к ней, так любил, но в то же время его душа была полна горькой обиды и презрения за то, что она тогда, когда он особенно нуждался в ее помощи, не встала на его сторону.
— Он не знает, что я здесь, — только и сказала она, и Никлас понял, что мысленно мать уже выходит за дверь.
Но он не мог ее так быстро отпустить, стремился удержать хотя бы на один лишний миг и нашел способ, как это сделать.
— Хочешь посмотреть фотографии детей? — спросил он тихо.
Она только кивнула.
Он подошел к письменному столу и выдвинул верхний ящик. Там лежал альбом с фотографиями, он достал его и протянул ей, стараясь сам не смотреть. К этому он был еще не готов.
Она бережно начала перелистывать страницы, печально улыбаясь каждому новому снимку. Сейчас перед ней с такой невероятной наглядностью предстало то, что она потеряла!
— Какие они славные, — сказала Аста, и по голосу было слышно, что она гордится своими внуками. Но эта гордость смешивалась с горестным чувством невозвратимой утраты, так как одного из детей уже не было в живых.
— Ты взял себе фамилию жены? — спросила она робко, судорожно сжимая лежащий на коленях альбом.
— Да, — подтвердил Никлас, глядя мимо нее в пространство. — Я не хотел носить одну с ним фамилию.
Она только печально кивнула.
— Тебе действительно необходимо было уже вернуться на работу? — спросила она недоверчиво, глядя на сидящего за письменным столом сына.
Никлас бессмысленно перекладывал бумаги и глотал слезы, чтобы снова не расплакаться.
— Что было делать! Иначе я бы это не пережил, — только и сказал он.
Мать удовольствовалась таким объяснением, однако беспокойство, отражавшееся в ее глазах, усилилось:
— Смотри не забывай тех, кто у тебя остался, — напомнила она кротко, и этими словами пронзила его насквозь, попав в самое больное место.
Но в нем словно жили два человека. Один хотел вернуться домой к Шарлотте и Альбину и никогда их не покидать, а второй хотел спрятаться от них, с головой уйдя в работу, чтобы избежать боли, которая
