Слава богу, теперь у нее почти ничего не болело, но зато она постоянно ощущала себя потной, толстой и растрепанной. Ноги она не брила уже несколько месяцев, и ей давно пора сходить в парикмахерскую, подстричься, сделать завивку и, может быть, еще и мелирование, чтобы избавиться от этого мышиного оттенка своих светлых волос до плеч, которые она носила распущенными. В глазах Эрики появилось мечтательное выражение, но тотчас же она вернулась к действительности. Что придумать, как осуществить эти планы? Ах, до чего же она завидовала Патрику, который хотя бы восемь часов в день мог проводить в нормальном мире взрослых людей! В отличие от него, ей в основном приходилось довольствоваться обществом Рикки Лейк[1] и Опры Уинфри, нажимая какие попало кнопки на пульте, пока Майя сосет, сосет и сосет.
Патрик уверял ее, что предпочел бы не ходить на работу, а сидеть дома с ней и с Майей, но она по глазам видела, что он чувствует облегчение, вырываясь на время из их маленького мирка. Она вполне его понимала! И в то же время это вызывало у нее чувство обиды. Почему ей выпало одной тащить тяжелую ношу, свалившуюся на нее в результате их совместного решения, тогда как по справедливости этот проект следовало воплощать в жизнь вдвоем? Разве не правильнее было бы поровну разделить общее бремя?
Поэтому она каждый день с пристрастием следила за тем, чтобы Патрик вовремя возвращался домой. Если он опаздывал хотя бы на пять минут, в ней начинало расти раздражение, а если он задерживался еще дольше, то его ждала основательная головомойка. Едва он переступал порог, она совала ему на руки Майю, если только его возвращение совпадало с одним из редких перерывов между кормлениями, сама же плюхалась в постель, заткнув уши берушами, чтобы хоть немного отдохнуть от детского крика.
Задумавшись с телефонной трубкой в руке, Эрика вздохнула. Все выглядело так безнадежно! Но часок, который она проводила за болтовней с Шарлоттой, вносил приятное разнообразие в ее тоскливую жизнь. Так как Шарлотта являлась матерью двоих детей, ее обнадеживающие слова заслуживали доверия. И хотя Эрике было стыдно в этом признаться, ей даже нравилось слушать жалобы Шарлотты на разные неприятности, так как это отвлекало ее от собственных переживаний.
Правда, между ними имелось еще одно различие. Сестрица Анна. После рождения Майи Эрика говорила с сестрой только однажды, и у нее осталось такое чувство, будто у той что-то неладно. Голос Анны по телефону звучал так глухо, словно доносился откуда-то издалека, однако она уверяла, что все в порядке. А Эрика жила тогда как в тумане и не стала добиваться правды. Однако что-то у сестры не складывалось, в этом она была совершенно уверена.
Прогнав тревожные мысли, Эрика поменяла грудь, чем тотчас же вызвала недовольное хныканье Майи, потом механически взяла телевизионный пульт и переключилась на канал, по которому скоро должен был начаться «Гламур». Единственным приятным событием, которое ожидало ее сегодня, была встреча с Шарлоттой за чашкой кофе.
Резкими движениями она помешала в кастрюльке с супом. Всю работу в доме приходится делать ей одной! Готовить еду, прибираться, за всеми ухаживать! Хорошо хоть Альбин наконец-то заснул! Лицо Лилиан смягчилось при мысли о внуке. Малыш — настоящий ангелочек! Редко когда пищит. Совсем не похож на ту, другую. На лбу женщины проступила морщина, а ее движения сделались еще более порывистыми, отчего две ложки кипящего бульона выплеснулись на плиту. Послышалось шипение, и запахло горелым.
Лилиан уже приготовила на столе поднос: на нем стоял стакан, глубокая тарелка и лежала столовая ложка. Осторожно сняв кастрюльку с огня, она налила горячий бульон в тарелку; потянув носом, вдохнула аромат, распространявшийся от кастрюли с облаками пара, и удовлетворенно улыбнулась. Бульон из цыпленка! Любимое блюдо Стига. Уж это он, наверное, поест с аппетитом!
Осторожно балансируя с подносом в руках, она локтем отворила дверь, ведущую на верхний этаж, и с раздражением подумала: «Вечно эти лестницы!» В один прекрасный день она свалится со сломанной ногой, и тогда все увидят, как трудно им будет управляться без нее, потому что она все за всех делает и ишачит на них, как рабыня! Вот сейчас, например, Шарлотта валяется в постельке, потому что у нее якобы мигрень. «Как же! Мигрень у нее! Не очень-то верится в эти отговорки! Уж если кому страдать мигренью, так это скорей мне самой!» И как только Никлас все это терпит! Он целый день трудится не покладая рук в амбулатории, старается обеспечить семью, а вечером возвращается в подвальную квартиру, где все вверх дном, словно там взорвалась бомба. Хотя бы за то, что их пустили туда жить, можно, казалось бы, претендовать на то, чтобы его там встречал уют и порядок! А у Шарлотты еще хватает наглости требовать, чтобы он после работы помогал ей ухаживать за ребенком! По-настоящему она должна бы дать ему отдохнуть после тяжелого рабочего дня, посидеть перед телевизором, а детей чем-нибудь занять, чтобы не мешали отцу. Ничего удивительного, если старшая девочка ведет себя просто безобразно. Она же видит, как маменька без всякого уважения относится к папе, так чего же другого можно ждать от ребенка!
Решительным шагом Лилиан поднялась на верхнюю площадку и направилась с подносом в гостевую комнату, в которой поселила Стига с тех пор, как тот заболел: никакой возможности не было выдержать в спальне его кряхтенье и оханье. Ей надо ухаживать за ним как следует, а для этого она должна иметь возможность хорошенько выспаться ночью.
— Дорогой! — Лилиан осторожно приоткрыла дверь. — Просыпайся! Я принесла тебе бульон. Твой любимый. Куриный.
Стиг слабо улыбнулся в ответ на ее широкую улыбку.
— Я не голоден. Может быть, попозже, — сказал он усталым голосом.
— Глупости! Ты никогда не поправишься, если не будешь как следует питаться. Ну-ка, давай привстанем, и я тебя покормлю.
Она помогла ему подняться и принять полусидячее положение, сама присела рядом на кровати и стала кормить с ложки, как ребенка, не забывая вытирать подбородок, когда часть бульона проливалась мимо.
— Ну что, разве я не правильно угадала? Уж я-то знаю, что нужно моему дорогому муженьку! Вот увидишь: кушай как следует и скоро встанешь на ноги.
В ответ — та же слабая улыбка. Затем Лилиан помогла Стигу снова лечь и накрыла ноги одеялом.
— Может, доктора?
— Но, миленький мой, разве ты забыл? Никлас же теперь доктор, так что у нас в доме есть свой целитель. Вечером он непременно заглянет к тебе. Он сказал, что еще раз проверит твой диагноз и проконсультируется с коллегами из Уддеваллы. Вот увидишь, скоро все наладится.
Подоткнув напоследок одеяло у больного, Лилиан забрала поднос с пустой тарелкой и направилась к лестнице. Выходя из комнаты, она покачала головой. Вот теперь приходится выполнять еще и обязанности сиделки вдобавок ко всей остальной работе!
Внизу раздался стук в дверь. Лилиан поняла, что кто-то пришел, и поспешила вниз.
Ему с трудом удалось поднять руку, чтобы постучать в дверь. Ветер на улице разгулялся и неожиданно быстро набрал ураганную силу; мелкие моросящие капли густо сыпались на пришедших не сверху, а откуда- то из-за спины, словно ветер поднял из моря и нагнал на сушу тучу брызг. Все вокруг сделалось серым: небо приняло светло-серый оттенок, по нему плыли темно-серые тучи, а грязно-бурое море стало совсем непохожим на синюю летнюю гладь, сверкающую солнечными бликами. Верхушки волн оделись в белую пену — как говаривала в таких случаях мама Патрика: «Белые барашки гуляют по морю».
Дверь перед ними отворилась, и Патрик с Мартином оба вздохнули, стараясь набрать в грудь побольше воздуха и обрести силы для предстоящего разговора. Появившаяся на пороге женщина была на голову ниже Патрика, очень и очень худенькой, с короткими, завитыми в мелкие кудряшки крашеными волосами неопределенного цвета. Вместо выщипанных бровей, от которых почти ничего не осталось, на лбу косметическим карандашом были нарисованы две черточки, что придавало женщине несколько забавный вид. Однако в сложившейся ситуации не просматривалось ничего комического.
— Здравствуйте! Мы из полиции. Нам нужно видеть Шарлотту Клинга.
— Она моя дочь. По какому вы поводу?
Голос женщины звучал слишком пронзительно, для того чтобы производить приятное впечатление, а Патрик был достаточно наслышан от Эрики о матери Шарлотты и мог по достоинству оценить, как трудно, должно быть, слушать этот голос целыми днями напролет. Однако все эти мелочи в настоящий момент не
