насильственным преступлениям, однако некоторое превышение среднего уровня все же существует. Как я уже говорила раньше, они отличаются сильной эго-фиксацией, с трудом понимают чувства других людей и не умеют поставить себя на их место. Недостаток эмпатии выражен у них очень сильно. Несколько упрощая дело, можно сказать, что у носителей синдрома Аспергера не стоит искать такую черту, как здравый смысл.
— Скажите, а если… — Мартин помедлил, прежде чем продолжить. — Если лицо с синдромом Аспергера фигурирует в деле об убийстве, нужно ли обратить на него особое внимание?
Эва отнеслась к его вопросу со всей серьезностью и надолго задумалась, прежде чем ответить:
— Этого я не могу сказать. Как я уже говорила, данному диагнозу действительно сопутствуют некоторые черты, способствующие снижению тех барьеров, которые удерживают нас от насильственных действий, но в то же время число людей с этим диагнозом, совершающих убийства, ничтожно мало. Поскольку я читаю газеты, то я догадываюсь, о каком деле вы говорите, — добавила она, задумчиво поворачивая в руках кофейную чашку. — По моему сугубо личному мнению, я сказала бы, что зацикливаться на этой версии было бы в некотором смысле очень опасно.
Мартин кивнул. Он понимал, что она имела в виду. История знает много случаев, когда человека обвиняли в преступлении, которого он не совершал, только потому, что он был не похож на других. Но знание — это сила! И он чувствовал, что возможность заглянуть в мир Моргана принесла ему большую пользу.
— Я искренне благодарю вас за то, что вы не пожалели времени на разговор со мной. Надеюсь, вам не пришлось из-за меня пожертвовать жизненно важными делами.
— Вовсе нет. — Эва встала, чтобы проводить его до двери. — Речь шла только о том, чтобы произвести некоторые необходимые покупки для обновления гардероба. Иными словами, ничего такого, чего нельзя было бы отложить до следующей недели.
Она вышла с ним в прихожую и дождалась, пока он не надел куртку, которая уже немного обсохла, после чего заметила:
— Паршивая погода для прогулок.
Они посмотрели в окно, за которым по-прежнему не переставая лил дождь, образуя огромные лужи.
— Что поделаешь. — Мартин протянул руку для пожатия. — Вот и наступила осень.
— Кстати, спасибо за ланч! И звоните, пожалуйста, если появятся какие-нибудь вопросы. Мне было действительно приятно освежить свои знания в этой области. Не так-то часто с этим сталкиваешься.
— Да, если что, я вам позвоню. И еще раз спасибо.
~~~
Роды оказались еще ужаснее, чем она себе воображала. Агнес промучилась почти двое суток и едва не умерла, пока наконец доктор всей тяжестью не навалился ей на живот и не выдавил первого ребенка. Оказалось, что у нее двойня. Второй мальчик выскочил сразу же вслед за первым, и ей с гордостью предъявили обоих, вымыв и укутав в теплые одеяльца. Но Агнес отвернулась — она не желала видеть этих созданий, которые разрушили ее жизнь и едва не свели в могилу. Пускай бы их отдали кому-нибудь или кинули в реку — ей это было все равно. Их пронзительные писклявые голоса резали слух, и, послушав некоторое время эти вопли, она в конце концов заткнула уши и прикрикнула на женщину, державшую их на руках, чтобы та их куда-нибудь убрала. Сиделка испуганно унесла детей, и Агнес услышала, как вокруг зашептались. Но детский плач удалился, а у нее была только одна мысль: поскорее заснуть. Проспать сто лет и проснуться от поцелуя принца, который спасет ее из этой нищеты, от двух орущих маленьких чудовищ, выползших из ее чрева.
Очнувшись, она в первый миг подумала, что ее мечта сбылась. Над нею склонилась темная фигура высокого человека, и в первый миг ей почудилось, что это принц, ждущий ее пробуждения. Но затем на нее обрушилась реальность, и она разглядела простоватую физиономию Андерса. От выражения нежности на его лице ей стало тошно. Неужели он думает, что между ними что-то изменится оттого, что она выдавила из себя двух его сыновей? Пускай бы он забрал их и отпустил ее на свободу! При этой мысли она почувствовала приступ ликующей радости. Наконец она перестала быть неуклюжей беременной толстухой! Теперь она может, если захочет, вернуться к той жизни, которой заслуживает, какую вела от рождения. Но затем она вспомнила, что это невозможно. Куда ей идти, если нельзя вернуться к отцу? У нее нет своих денег и нет другой возможности их получить, кроме как пойти торговать своим телом, так что даже ее нынешняя жизнь была все-таки лучше, чем это. С чувством безнадежности она отвернулась к стене и заплакала. Андерс нежно погладил ее по волосам, а она даже не нашла в себе сил отпихнуть его руку.
— Они такие замечательные, Агнес! Они само совершенство! — Его голос немного дрожал.
Она ничего не ответила, а продолжала лежать лицом к стене, отвернувшись от всего света. Хоть бы кто-то пришел и забрал ее отсюда!
~~~
Сара все еще не вернулась. Мама уже объясняла, что она больше и не вернется, но Фрида не верила и думала, что это только так говорится. Ну как это можно просто взять и исчезнуть? Если так, то она теперь очень жалела, что не вела себя с подругой получше. Не надо было ругаться с Сарой, когда та брала Фридины вещи, а лучше было ей уступать. А теперь, наверное, уже поздно.
Фрида подошла к окну и снова посмотрела на небо. Оно было серое и какое-то грязное. Неужели Саре нравится там жить?
А тут еще то, что она знает про дяденьку! Фрида обещала Саре, что никому не расскажет. Мама учила, что надо всегда говорить правду. А не рассказывать то, что знаешь, это же почти то же самое, что соврать?
Фрида уселась перед кукольным домиком. Это была ее любимая игрушка. Раньше, когда мама была маленькая, она сама с ним играла, а теперь отдала Фриде. Ей не удавалось представить маму такой же девочкой, как сейчас Фрида. Ведь мама же очень… взрослая.
Кукольный домик носил на себе явную печать семидесятых годов: двухэтажное здание с черепичной крышей и обстановка в коричнево-оранжевых тонах. Мебель сохранилась с маминых времен. Фрида находила ее замечательной, вот только хотелось бы, чтобы там было больше розового и голубого. Она больше всего любила голубой, а Сара — розовый. Фрида этому удивлялась. Ведь всем известно, что рыжий и розовый не сочетаются, а у Сары были рыжие волосы, значит, ей не должен был нравиться розовый цвет. Но Сара любила именно розовый. Она во всем была такая. Шла наперекор.
В кукольном домике жили четыре куклы: две девочки, мама и папа. Фрида взяла двух кукол-девочек и поставила их друг против дружки. Обыкновенно она сама хотела быть куклой в зеленом платьице, потому что та была красивее, но раз Сара умерла, Фрида решила: пускай она будет в зеленом. Сама Фрида стала куклой в коричневом платье.
— Здравствуй, Фрида! Ты знаешь, что я умерла? — спросила кукла Сара в зеленом платье.
— Да, мама мне сказала, — ответила кукла в коричневом.
— Ну и что она об этом говорит?
— Говорит, что ты, значит, теперь на небе и больше не придешь со мной играть.
— Как грустно! — сказала кукла Сара.
Фрида кивнула кукольной головой:
— Я тоже так думаю. Если бы я знала, что ты умрешь и больше не придешь ко мне поиграть, я бы давала тебе все игрушки, какие захочешь, и ничего бы не говорила.
