То обстоятельство, что это было столь же невероятно, как взгромоздить гору Пелион на гору Осса, не останавливало его.
Короткое морское путешествие было приятно, хоть и рискованно. Сципион получил лишь гарантии безопасности от царя дикого и ненадежного народа Сифакса, который настоял на их личной встрече на Африканском побережье. Еще один пентеконтор сопровождал судно проконсула, скорее из соображений престижа, нежели безопасности. Оба судна обогнули мыс Сига — место встречи. В небольшой гавани стояли на якоре семь карфагенских галер, овеваемых бризом. При виде римских кораблей на галерах выстроились моряки, готовые к бою.
С удивительной отвагой Сципион продолжал направлять свои пентеконторы в гавань, не останавливаясь у боевых постов. Порыв ветра погнал их мимо карфагенских галер к причалу, где они могли как гости рассчитывать на покровительство африканского царя. Карфагенские моряки поняли это и не стали ничего предпринимать.
В чертогах хозяина Сципион лицом к лицу встретился с другим гостем, карфагенянином. Это был Гасдрубал, сын Гисгона, проницательный аристократ средних лет, который командовал войсками вместе с Магоном, сыном Гамилькара, при Илипе! Сципион, должно быть, на мгновение растерялся.
Сифакс устроил торжественный обед в честь их встречи. Он был рад видеть выдающихся соперников в войне в Испании, примирившихся в его доме. Пожилой и искушенный в сложных переговорах человек, Сифакс был горд своим умением управлять воинственными нумидийцами. Его столица Кирта располагалась на границе с владениями Карфагена, и Сифакс относился со всем уважением члена племени к тамошним шестиэтажным домам и огромному храму Иолая.[1] Он также испытывал растущее уважение к победам римлян в Иберии и к полководцу с орлиным профилем, который мог так свободно войти в его дверь. Сифакс был в состоянии мобилизовать десятки тысяч искусных наездников; однако он понимал, что не должен обидеть римлян, но в то же время не может повернуться спиной к карфагенянам. За трапезой Сципион в самых пылких выражениях описал (через переводчиков) преимущества римского образа правления.
Сифакс, который не горел желанием принимать личное участие в войне, посоветовал Сципиону воспользоваться возможностью установить дружеские отношения с Гасдрубалом. Сципион ответил, что рад сделать это. Он не испытывал враждебных чувств к своему врагу — больше того, нашел его общество приятным.
Нумидиец заключил:
— Тогда почему бы не согласиться на мир?
Сципион сказал, что это — совсем другое дело.
Он всего лишь один из военачальников, исполняющий приказы сената и римского народа, которые и решают, когда можно закончить войну и заключить мир.
— Этот человек, — сказал хозяину дома Гасдрубал после ухода Сципиона, — в беседе еще опасней, чем в битве.
Римлянин увез с собой обещание Сифакса стать союзником. Карфагенянин получил уверение в том, что тот никогда не перестанет быть другом Карфагена.
Сципиона, однако, занимали другие мысли. Больше всего он нуждался в хороших африканских всадниках. Чтобы заполучить их, он склонил на свою сторону блестящего начальника конницы, который способствовал гибели его отца и сражался против самого Сципиона под Илипой. Масинисса, царь массилиев, получил образование в Карфагене. Он был предан Карфагену до тех пор, пока не увидел, что остатки карфагенской армии были отправлены на запад, на остров Гадес, где не могла действовать конница. К тому же Масинисса был в долгу перед Сципионом, который освободил из плена его молодого племянника. И Сципион не побоялся встретиться с Масиниссой один в ночной час. Вожак африканских повстанцев стал жертвой обаяния римлянина и своих собственных амбиций. В этот момент он был лишен наследства. Масинисса пообещал, что, когда проконсул высадится со своей армией на Африканском побережье, он присоединится к нему с многочисленной нумидийской конницей.
Теперь Масинисса — это было очевидно — собирался сдержать свое слово, в то время как Сифакс не имел такого намерения. Однако у Масиниссы не было возможностей. Он был немногим больше чем просто беглец в Испанию, в то время как Сифакс обладал и властью, и могуществом. Сципиона мало занимало то, что Масиниссе было ненавистно само имя Сифакса.
Что-то тем не менее очень беспокоило его, потому что он отказался от своего плана вторжения в Африку через пролив. Может быть, он понял после посещения Сифакса, что долгий марш по побережью к Карфагену нецелесообразен? Может быть, боялся за свою базу в Испании? В то время там, в глубинных районах, прокатилась волна сопротивления. Илурги стояли насмерть; женщины и дети Астапы сгрудились внутри крепостных стен, готовые скорее быть сожженными своими мужчинами, чем сдаться римлянам. Тень Ганнибала все еще лежала на земле.
Сципион основал колонию в прекрасной долине Бетис, которой предстояло быть «латинизированной» в будущем. Оставив свою армию, но взяв с собой бесценного Лелия, он погрузился на корабль, отплывающий в Рим. Это был канун выборов в новом году.
Сразу после своего прибытия завоеватель Испании встретился с оппозицией в лице старших сенаторов. Поскольку он покинул свой командный пост, не получив на то разрешения, древний закон запрещал ему въезд в город. Его поведение заставило сенаторов покинуть стены сената, чтобы заслушать его у храма Беллоны, сестры Марса. И здесь его убеждения помешали ему выиграть триумфальный въезд, чего он дерзко требовал. Торжественной встречи удостаивался только победитель в ранге консула, которым не был Публий Корнелий Сципион.
Это было именно то, чего добивался молодой воитель. В силу его популярности сенат не мог не разрешить ему войти в город как простому гражданину через городские ворота. Воспользовавшись этим, Сципион устроил целый спектакль из своего появления: за ним следовали ветераны и испанские пленники, а перед ним — повозки со слитками серебра. Народ всегда был охоч до зрелищ, особенно с трубами и трофеями. После этого Сципион подвел всю процессию к храму Юпитера, своего божественного покровителя, чтобы принести в жертву по меньшей мере 30 быков, и приобрел еще одну огромную аудиторию. Согласно легенде, он был так же безупречен, как его белоснежная тога. Будущие клиенты[2] собирались по утрам у его дверей, в ожидании его появления. Его высказывания становились известными на Виа Сакре. Каждый день это было новое высказывание, всегда блестящее и неожиданное.
«Я прибыл не затем, чтобы вести войну, — я здесь, чтобы покончить с ней». И еще: «До сих пор Карфаген вел войну против Рима; теперь Рим будет вести ее против Карфагена».
Народные собрания соглашались с каждым его словом, и Сципион должен был торжественно занять должность консула в наступающем году. С его приходом группа Эмилиев — Сципионов обретала доминирующее влияние. Клавдий Нерон, одержавший победу у Метавра, ушел в тень с поражением группировки Клавдиев. Лициний Красс, неприметная личность, который занимал старинный пост главы понтификов, стал вторым консулом. Поскольку традиция запрещала старшему понтифику покидать Италию, Лицинию было поручено возглавить командование войсками, ведущими борьбу с Ганнибалом в Бруттии. Сицилия была мостом, ведущим в Африку.
Как консул Сципион имел тот ранг, который был ему нужен, но у него не было власти, чтобы уйти из Сицилии. Его предложение возглавить здесь армию и повести ее отсюда в Карфаген встретило суровый отпор.
За оппозицией стояла незыблемая прежняя концепция: аграрная позиция группы землевладельцев («Сельское хозяйство и Италия»), которая жаждала только возвращения и колонизации Цизальпинской Галлии (где карфагенянин Магон стоял во главе лигурийцев и галлов). Куда более труднопреодолимой была древняя традиция, согласно которой республика расширялась только в сухопутных границах объединенными усилиями национальных легионов и союзников. Ганнибал срывал эту традиционную линию защиты в течение тринадцати лет.
Эксцентричный Сципион претворил в жизнь совершенно новое представление о роли личности в истории, о настоящем императоре, который вывел римлян в море, в богатый, торговый и опасный внешний
