чуть ли не две недели, хотела, чтобы все это закончилось как можно быстрее, и поэтому продолжительность церемонии была сокращена до одного дня.
40 военнослужащих ВВС с военно-воздушной базы Райт-Петтерсон с помощью гидравлического подъемника спустили гроб из грузового люка самолета на землю. Двигаясь со скоростью 70 км/час, траурный кортеж в сопровождении почетного эскорта доехал до ближайшего перекрестка и, выехав на шоссе № 27, двинулся в сторону Ричмонда. В эскорте были также полицейские штатов Индиана и Огайо. Перекрестки в Ричмонде были перекрыты, и кортеж беспрепятственно проехал к погребальному дому, где в течение двух часов Ханка принимала соболезнования от родных и друзей. Младший сын Джонни сидел у нее на коленях.
Ханка вылетела из Уругвая в теплом твидовом пальто, защищавшем ее от холодного зимнего ветра (в августе там была зима). Здесь же, в Ричмонде, было жарко и влажно, и она сняла пальто, но очки снимать не стала, хотя они едва скрывали ее покрасневшие глаза.
В час дня тело Дэна уже покоилось на постаменте в новом здании муниципалитета, где должна была происходить церемония прощания. Рыжий и другие полицейские из почетного эскорта приспустили государственный флаг рядом с муниципалитетом, после чего 33 бойскаута замерли по стойке смирно.
Гроб с телом Дэна простоял в муниципалитете 6 часов 15 минут. По свидетельству «Палладиум-айтм», проститься с ним пришло 9000 человек, что не имело прецедента за всю историю города.
В четверг утром траурный ритуал достиг апогея. Около 10 часов утра в местную церковь прибыли государственный секретарь Уильям Роджерс с супругой, а также посол Уругвая в США. Президент Никсон прислал на похороны своего зятя Дэвида Эйзенхауэра, который с непривным для него скорбным выражением лица стоял в самом конце официальной делегации.
Через несколько минут в церковь прибыли родственники. Все пятьсот человек, присутствовавшие на заупокойной службе, обратили внимание на прибытие высокопоставленных лиц, испытывая при этом гордость за Дэна. Ровно в 10 часов появился отец Минтон, облаченный в расшитую золотом красную мантию, — и литургия началась.
Отношение отца Роберта Миптона к итальянцам в его пастве, возможно, в немалой степени определялось тем обстоятельством, что рост у него был шесть футов и два дюйма.[2] В свое время священник сделал для себя вывод, что с такими круглыми лицами и при таком небольшом росте, итальянцы (как, впрочем, и все низкорослые люди), видимо, как-то по-детски смотрят на жизнь. Им легче, чем людям более высокого роста, поверить, что все они божьи дети.
Отец Минтон вовсе не хотел показывать этим, что относится к ним свысока, и, уж конечно, не распространял свою теорию на Дэна Митриоие, который уступал ему в росте лишь на несколько сантиметров. И все же, как и многие другие в Ричмонде, он относился к итальянской общине по-особому. Все Митрионе определенно входили в категорию людей, которых отец Минтон называл «хорошими итальянцами». Они регулярно ходили в церковь, исправно платили по счетам и воспитывали детей в строгости. «Хорошие итальянцы» из поколения деда Дэна умели делать то, что, по мнению отца Минтона, заставляло исходить завистью их американских собратьев: они знали, как заставить жену любить себя, а детей — повиноваться. Что же касается всех других итальянцев, то те, по-видимому, свято верили: что бы они ни делали, бог простит.
Свой приход отец Минтон создал 15 лет назад. Приехав в Ричмонд, он почувствовал себя сначала каким-то чужим. Во время войны он служил капелланом в Китае. Это был яркий период в его жизни, и поэтому в первое время он часто предавался воспоминаниям. Но шли годы, церковно-приходскую школу уже стали приходить дети тех, кого он начинал учить, и это внесло определенную стабильность и преемственность в его жизнь. Такому вынужденному холостяку, как он, это приносило удовлетворение и радость. Все, включая протестантов, теперь знали его и, встретив на улице, здоровались. И эта популярность даже стала его портить.
Прихожане в его пастве были такими же простодушными и неиспорченными, как в Рей Митрионе. Лишь в одной из пятисот семей его прихода был человек со специальным образованием — дантист. Но Дэн не был похож на других. В любой общине — итальянской или какой-то другой — его непременно считали бы подающим надежды.
Однажды, когда Дэн был еще рядовым полицейский, а не шефом полиции, он сказал собравшимся в церкви прихожанам, что Соединенные Штаты похожи на картинку-головоломку: сложите все кусочки, переверните головоломку — и вы увидите с обратной стороны мальчика — символ американской молодежи. Такая игра воображения была не в стиле отца Минтона, но этот неожиданный образ запомнился ему надолго.
Но потом Дэн уехал яз Ричмонда в Белу-Оризонти. Когда он наведывался домой (сначала из Бразилии, а затем из Уругвая), казалось, что с годами он стал приобретать какой-то особый лоск. Каждый раз он приезжал домой все тучнее, а седых волос у него становилось все больше. В этом, пожалуй, он был похож на всех других мужчин. Когда очередной отпуск подходил к концу, он приносил в дом приходского священника ящик бутылок, в свое время приобретенных для встреч с друзьями. Святой отец с удовольствием принимал подарок и с любопытством разглядывал заморские этикетки с экзотическими названиями типа «черри — херинг», «калуа» и т. д. В них он усматривал еще одно доказательство того, что путешествие по белу свету приносило Дэну пользу.
Отец Минтон подумал даже, что у Дэна появилось какое-то обаяние, искра божья, нечто такое, что стало столь модным в период президентства Кеннеди. Конечно, думал священник, Дэну еще далеко до братьев Кеннеди. Это уж точно. Ведь он собственными глазами видел Джека и Бобби, когда те приезжали в город и присутствовали на званом обеде в апреле 1960 года. В те дни вокруг Ричмонда еще не было кольца тех больших мотелей, где гостей не регистрировали и где повсюду красовались рекламные щиты с весьма двусмысленными надписями типа «Попробуйте повздыхать у нас!» Отель «Лиленд» в центре города был и тогда прекрасным местом для торжеств и приемов, поэтому сенатор Кеннеди встретился с группой местных демократов именно там. Поскольку перед церковью отца Минтона было самое большое открытое пространство, обед решили устроить там.
Все это было за три месяца до того, как Ден уехал в Бразилию. В то время он еще был шефом полиции, следившим за порядком на автомобильных дорогах и спокойствием на городских улицах. Ханка и другие женщины из прихода пришли помочь накрыть стол. Хотя в то время Джон Кеннеди был всего лишь сенатором, он уже стоял на верном пути к выдвижению кандидатом на пост президента от демократической партии. Вот почему тысячи любопытных рядовых членов демократической партии приобрели билеты на званый обед.
Разъезжая по штату Индиана в погоне за голосами, Кеннеди сорвал себе голос, но быстро нашел выход из положения. Прибыв в провинциальный городок Сеймур, он стал раздавать карточки, на которых было написано: «Очень извиняюсь, но у меня болит горло, поэтому я выступать не могу. И все же прошу вас голосовать за меня». Помощник сенатора по административным вопросам Теодор Соренсен зачитывал вместо него заранее подготовленный текст выступления. Это был выпад против Советского Союза, составленный в выражениях, отвечающих консервативным настроениям фермеров.
«Впервые за всю историю, — читал по бумажке Соренсен, в то время как сам Кеннеди молча стоял рядом, — Россия заполучила то, к чему так долго стремилась, — опорный пункт в Латинской Америке». Он имел в виду Кубу.
Позже, когда пришло время выступать в Эрлхем-колледж, голос у сенатора несколько окреп и он сам зачитал текст выступления. «Мы были самодовольными, самовлюбленными и податливыми. Уверен, однако, что мы сумеем преодолеть эти недостатки и двинуться вперед. Но при этом нам не следует умалять серьезности красной угрозы. Мы на собственном опыте убедились, что их словам верить нельзя».
И вот теперь здесь, на похоронах Дэна, когда прошло уже десять лет с момента произнесения этой речи, отец Минтон никак не мог вспомнить, что же именно сказал тогда Джон Кеннеди. Но впечатление,
