напоминает узкий коридор с гладким стальным полом и зубчатым потолком. В потолок встроены четыре штыря (или больше, в зависимости от замка), каждый из которых движется вверх и вниз. Когда штыри поднимаются на определенную высоту, замок открывается. Зазубренный край ключа поднимает все штыри одновременно. Задача взломщика — поднять их один за другим.
Разумеется, это вопрос чутья. Когда штырь достигал нужного положения и вставал на предназначенное место, Рики ощущал — кончиками пальцев, ушами, глазами, шестым чувством, — что замок слегка подается. Едва различимое, как вздох, движение. Для Рики взлом замков в первую очередь задавал работу воображению. Хороший вор вроде него может представить себе внутренность замочной скважины, он способен мысленно увеличить ее до размеров собора, войти внутрь, осмотреть круглые основания штырей, торчащих из потолка. Рики подумал, что, если однажды его посадят, он целыми днями будет лежать в камере с закрытыми глазами и воображать себе замки изнутри — невероятно сложные, с хитроумными приспособлениями, изобретенные для того, чтобы победить его, Рики. Механические чудеса, пока еще не придуманные мастерами. И он будет отпирать их, штырь за штырем, во сне, точь-в-точь как другие спящие заключенные расстегивают, пуговица за пуговицей, женские блузки.
Штырь за штырем — это был, по мнению Рики, идеальный способ открыть замок. Существовали, конечно, и более быстрые, но менее аккуратные способы, и на практике, если не хватало времени, порой приходилось идти коротким путем. Наиболее распространенная техника — «терка», когда отмычкой быстро скребут над головками штырей, выдвигая их вперед. Орудуя отмычкой, взломщик заставляет цилиндр вращаться, чтобы штыри заняли нужное положение, прежде чем они успеют вернуться на место. Но у «терки» есть существенный недостаток: отмычка царапает штыри и скважину, внутри замка остается металлическая пыль — это свидетельство того, что его взломали. Рики не терпел подобной небрежности — классный вор не оставляет следов. И разумеется, всякий взломщик знает, что наилучший способ открыть замок — не ломать его, а подобрать ключ. Увы, украсть ключ или снять с него слепок — «скурить», как говорят воры, — не менее рискованно. Это вынуждает вора «засветиться», то есть совершить самую большую ошибку.
Таким образом, Рики стал специалистом по деликатному открыванию замков. Он изготовил собственные отмычки в форме буквы Г — подобные приспособления взломщики называют граблями. Длинная часть отмычки, «рукоятка», достигала пяти-шести дюймов, она была достаточно гибкой для того, чтобы передавать кончикам пальцев нужные ощущения, но в то же время достаточно жесткой, чтобы сильно нажать на штырь. Должная жесткость отмычки — результат бесчисленных экспериментов. Короткая часть буквы Г была выгнута на конце, по диаметру штыря. Собираясь на крупное дело — а на данный момент Рики интересовали лишь крупные дела, — он заблаговременно изучал замки, которые ему предстояло открыть, и изготавливал отмычки специально для этих моделей. В итоге он работал быстро и чисто. Случайный прохожий увидел бы всего лишь человека, который открывает дверь слегка неподатливым ключом.
Поэтому, когда Рики отпер дверь штаб-квартиры Чарли Капобьянко на Тэтчер-стрит, происходящее выглядело крайне буднично. Он подошел к двери, сунул ключ в замок и вошел.
Рики и сам был удивлен подобной простоте. В двери оказался единственный замок, простой, с «язычком» и конусной скважиной, — такой замок легко найти в любом магазине. Рики мог собрать и разобрать его в темноте, точь-в-точь как солдат собирает и разбирает автомат.
Но разумеется, Чарли Капобьянко в вопросах безопасности полагался не только на замок. Безопасность обеспечивал сам Норт-Энд, бостонская «маленькая Италия» — замкнутая, бдительная, сплошь глаза и уши. Не столько городской район, сколько деревня в черте города. Капобьянко вырос на Тэтчер- стрит. На улице с трудом могли разминуться две машины, вдоль тротуара стояли кирпичные дома, и жильцы охотно завязывали разговор через улицу, стоя у окна. Капобьянко знал, что чужак, который бродит по Норт-Энду или взламывает замок, не останется незамеченным. Он знал, что его немедля оповестят. А еще он не нуждался в хорошем дверном замке потому, что вряд ли найдется глупец, который решится вломиться в контору Чарли Капобьянко.
Рики поднял четыре штыря и ощутил поворот цилиндра. Он вошел и запер за собой дверь. Было три часа ночи. Он несколько недель рассчитывал время и наконец решил, что это идеальный вариант, ночь с воскресенья на понедельник, когда ночные дела Капобьянко уже закончены, а город еще не проснулся. Районы, где обитают «синие воротнички», оживают часов в пять. Контора находилась на первом этаже. Мать Чарли Капобьянко и один из его братьев жили в квартире наверху.
Рики стоял, прислушиваясь и ожидая, когда глаза привыкнут к темноте. В помещении не царил абсолютный мрак — его заливал тусклый серо-синий свет, благодаря рассеянному уличному освещению. Вскоре перед глазами Рики предстала длинная комната, примерно тридцати футов в длину. Круглый обеденный стол и четыре дешевых виниловых стула вокруг, кушетка и два кресла — скорее всего подержанных, маленький столик в дальнем углу, электрическая плитка. Никакого ковра. Все помятое и потертое. Свидетельства силы и богатства отсутствовали напрочь. Кабинеты воротил крупного бизнеса обычно обставляют не так. Здесь не было ни шкафов, ни счетных машин, ни хотя бы телефона; хотя игорный бизнес приносил Капобьянко несколько миллионов в год, преимущественно наличными, их нужно было во что-то вложить или вновь пустить в оборот.
Рики медленно пересек комнату. Пол потрескивал под его ногами — древние половицы как будто прогибались под весом гостя, — и каждый шум заставлял его замирать, пока он не убеждался, что никто его шагов не услышал. Рики наморщил нос: в комнате воняло чесноком.
На столе лежали бумаги — немного, и Рики разочаровался. Он нашел гроссбух в матерчатом переплете (обложка держалась на двух небольших гайках) и перенес его на кухню, где была маленькая раковина, отгороженная от окна. Он осмелился зажечь крошечный фонарик, размером с палец.
Гроссбух оказался потрепанным и грязным, ткань обложки выцвела до бледно-зеленого цвета, в тон страницам. Длинные колонки цифр никак не были обозначены, хотя Рики подозревал, что надписи зашифрованы. Возможно, все они числовые, как будто человек, ведущий эту книгу, понимал исключительно язык цифр — природный язык Капобьянко. Рики просматривал вереницы чисел. Он понял лишь, что это поток денег, проходящих через систему: доходы от игры в карты и кости, от букмекерских ставок. Деньги, которые вновь оказываются на улицах, где их опять отнимают или прячут. Страница за страницей, непрерывный поток. Наконец он добрался до букв — иностранных слов, подобных камням на реке. Имена. Имена. И одно из них он узнал. Глаза у него полезли на лоб.
— За что Капобьянко вам заплатил?
— Капобьянко? Кто такой Капобьянко?
— Я просто хочу знать: что этот бандит получил от вас за свои деньги?
— На твоем месте, сынок, я бы говорил повежливее.
— Это простой вопрос, Брэндан.
— Простой вопрос? Как тебе вообще не совестно задавать мне такие вопросы? Вам, всем троим, должно быть стыдно! Больше вы ничего от меня не услышите. — Конрой почесал щеку и перевел взгляд на Джо, своего любимца. — И ты с ними заодно?
— Брен, Майкл же сказал: это простой вопрос.
— Я не спрашиваю, что сказал Майкл. С Майклом я как-нибудь сам разберусь. Я тебя спрашиваю. Или он говорит и от твоего имени?
— Да. — Джо шевельнул губами, как будто хотел добавить что-то еще, но удержался. Возможно, это было непроизнесенное извинение.
— Большая, счастливая семья.
— Не такая уж счастливая, — заметил Майкл.
— Не хочешь объяснить мне, в чем дело, Микки? Ты ведь все знаешь. Что у тебя на уме, выпускник Гарварда?
— Вы на поводке у Капобьянко.
— Кто это сказал?
— Капобьянко.
— Вранье.
— Брэндан, давайте сократим эту часть, хорошо? Вы обижены, дело ясное. Мы всего лишь хотим
