— По-моему, это будет лучше всего, — кивнула она.
Он медленно отстранился, по-прежнему, однако, не прекращая поцелуев.
— Все. Ухожу. В самом деле, — подсмеивался он над собой.
— Тогда тебе потребуется одежда, — улыбнулась она, протягивая ему джинсы и рубашку.
— Спасибо. — Он пошел было прочь, но обернулся и посмотрел на нее напоследок. Она держала в руках собранную в комок одежду и была великолепна в своей естественности. Он хотел навсегда запомнить ее именно такой. Обнаженной, бесстрашной красавицей. Внезапно его поразила мысль, что он необходим ей, как бы ни противилась такой зависимости ее гордость. Однако убедить ее в этом будет непросто. — Моника! Если я преподнесу тебе подарок, ты примешь его?
— Какой подарок? — спросила она.
— Нечто, в чем ты наверняка нуждаешься. Если ты примешь его, то сделаешь меня очень счастливым. Пожалуйста, скажи, что примешь.
— Мне ничего не нужно, Остин.
— Это тебе нужно, — ответил он, бодро натянув на себя джинсы и застегнув «молнию». — Разве бабушка не говорила тебе, что отказываться от подарков неучтиво? — Он сунул руки в рукава рубашки.
— Что же это, Остин?
Он влез в грузовик и высунул голову из окна кабины.
— Увидишь. — Потом помахал рукой и уехал…
Два дня спустя Моника нацелила дробовик на незнакомца, который приближался к ее хижине.
— Говори, зачем пожаловал, или я стреляю.
— Я пришел установить телефон.
— Какой телефон?
— Тот, который заказал для вас мистер Синклер. Линейный монтер потратил сорок восемь часов на то, чтобы протянуть провод от дома мистера Синклера сюда. Разве вы не слышали вчера шум со стороны дороги, когда там устанавливали столб?
— Слышала, но я думала, что это дорожные строители. Каждую весну они укладывают новый гравий. — Она качнула стволом, давая ему понять, чтобы он уходил. Незнакомец пожал плечами.
— Я передам мистеру Синклеру, что вы отказались…
— Ничего подобного! — воскликнула Моника и опустила ружье.
— Вот это другой разговор. Потребуется целый день, чтобы протянуть остаток провода до дома.
— Проведите его в сарай, — приказала она.
— Вы уверены, мэм? До сарая путь неблизок, и вряд ли у того, кто будет вам звонить, хватит терпения ждать, пока вы дойдете дотуда и поднимете трубку.
— Вот и хорошо. В любом случае никто не станет мне звонить.
Он поскреб голову, потом кивнул и сказал:
— Мистер Синклер в точности предсказал ваши слова.
— Правда?
— Да, мэм. У меня так и записано, — подтвердил он, хлопнув по металлическому корешку своей папки.
— Дайте взглянуть, — велела она. Он протянул ей папку и наклонился погладить Дэйзи.
— Милая собачка.
— Мистер Синклер чересчур настойчив.
— Да, мэм, — согласился телефонист. — Провести телефонную линию на такое расстояние стоит немалых денег. Можно все-таки посоветовать вам установить телефон в гостиной? Или на кухне. Тогда можно говорить по телефону, готовя ужин или занимаясь стиркой.
— На кухне?
— Это практично.
— Пусть будет на кухне, — сдалась Моника, потому что всегда считала себя практичной хозяйкой…
Когда Остин впервые набрал телефонный номер Моники, он использовал свой сотовый. Наемные рабочие приводили себя в порядок после долгого и чрезвычайно насыщенного трудового дня. Были полностью установлены кухонные шкафчики и бытовые электроприборы, а также водопроводные краны из меди, фарфоровая раковина цвета беж, проконопачен и покрашен выложенный из деревянного четырехгранного бруса пол. Осталось только убрать сор, и кухня будет сиять.
Дом по частям обретал надлежащий вид, зато в голове Остина засела мысль, будто он сам разваливается на части из-за того, что никак не может дозвониться до Моники. Чем она занимается? Он нажал кнопку сброса и вновь набрал ее номер. Если в первый раз он дотерпел до пятнадцатого гудка, то теперь — до двадцатого. Солнце скрылось за горами, рабочие давно разъехались по домам на своих грузовиках. Остин зажег на кухне свет, по-прежнему прижимая к уху сотовый телефон.
— Моника, ты меня не переупрямишь. Если мне придется стоять вот так всю ночь, то клянусь, что я…
Сосредоточенно вслушиваясь в телефонные гудки, он не обратил внимания на порыв воздуха в доме, когда открылась входная дверь.
Моника тихонько проскользнула через всю комнату и встала под новой люстрой.
— Клянешься в чем, Остин? — спросила она. Он подпрыгнул от неожиданности.
— Боже правый, — рассмеялся он. — Ты бросишь это делать или нет?
— Делать что?
— Подкрадываться ко мне без предупреждения, пояснил он и положил трубку.
— А почему бы нет? Ты не установил замок на двери, как я. Поставил телефон у меня в доме без моего разрешения. По-моему, у меня есть право приходить сюда так, как я пожелаю.
— Ого, и ты желаешь? — игриво спросил он и притянул ее к себе.
— Желаю.
— На тебе мое любимое платье.
— Другого у меня нет. Как же оно может быть твоим любимым?
— Я видел тебя только в нем. И если мне не изменяет память… — Он опустил руку ей на грудь. Соски сразу затвердели, дыхание Моники стало сбивчивым. Две верхние пуговицы сами собой расстегнулись. Остин склонил голову и сказал:
— Все в точности так, как было.
— Не все, — возразила она. — Я оставила дома нижнее белье.
— Прекрасная мысль, — обрадовался он и, взяв ее на руки, понес в свою временную спальню.
Сквозь незанавешенное окно мерцали над вершинами гор звезды.
Монику истомило желание. За два дня с их последней встречи она уяснила для себя одно: позволить Остину впервые поцеловать ее было ужасной, роковой ошибкой. Теперь ее положение хуже, чем было у матери или у бабушки. Возможно, они могли жить без мужчины, без занятий любовью, но она не могла.
Ни великолепие гор, ни мощь зимних буранов, ни пробуждение природы весной никогда не потрясут ее душу так, как только что пережитое. Ей открылось нечто столь невероятно редкостное, что она невольно усомнилась в том, доступно ли было подобное ее бабушке или матери. Впрочем, они никогда не рассказывали о таких вещах. Ни разу даже не намекнули на возможность любви, уносящей в благоговейную запредельность. Благодаря пережитому Моника поняла, что смертные наделены божественным началом.
— Почему ты плачешь? — озабоченно спросил Остин.
— Это было так прекрасно, — ответила она.
— Я рад, что доставил тебе удовольствие.
— Разве ты не видел? — Она вытирала струящиеся по щекам слезы.
— Видел что?
— По-моему, это были небеса, — нежно промолвила она.
Он прикоснулся к ее щеке.
— Это самое сладостное, что я когда-либо слышал.
Хотя по его словам она поняла, что он говорил искренне, это было не совсем то, что она надеялась
