— У нас тут, наверное, ремонта на сотни долларов.
— Да, мэм, это так.
— И мы сделаем вас богатым?
Он ухмыльнулся:
— Я тщательно, не торопясь, делаю свою работу, но так много не заработаешь. Обычно я договариваюсь о цене заранее.
— Тогда зачем же вы занимаетесь этим?
Я села рядом с ним на таз. Места было немного, и мы касались друг друга бедрами.
— Люблю это дело, вот и все. Мне нравилось строить и ремонтировать еще тогда, когда впервые ухватился за стенку детской кроватки. Родители любят рассказывать, как я пытался починить ночник, когда мне не было и двух лет.
— И починили?
Я чувствовала запах его кожи. Запах его пота напоминал мне запах ярь-медянки,[1] мускуса и кожи, долго находившейся на солнце.
— Обжегся. А ночник и не был сломан.
Он рассмеялся. Смех у него хороший. Искренний. Не такой, какой я привыкла слышать днем и ночью.
— Если вы не много зарабатываете, на что же вы живете?
Теперь и он меня понюхал. Я увидела, как раздуваются его ноздри, едва он почувствовал запах феромонов.[2]
— Видите ли… Я счастлив, когда у меня есть что поесть, когда есть крыша над головой и когда я здоров. Если жить просто, то много и не надо. Все, что мне нужно, — это минимум комфорта и любимое дело.
Все, что во мне было человеческого, утонуло в чувстве вины, когда он заговорил о том, как хорошо делает свою работу, о том, как мало ему нужно, тогда как я в жизни в основном только тем и занимаюсь, что разрушаю человеческие жизни, и разрушаю так, что восстановить их уже нет возможности. И до сих пор не научилась ничему другому. Мне впервые захотелось пощадить человека. Пусть я еще поголодаю, но поброжу пока в темноте. В неизвестности.
— Вам, должно быть, хорошо и покойно, — вздохнула я.
Он повернулся и пристальнее посмотрел на меня:
— Ну, а вы? Живете здесь в самой глуши…
— Я? Я готовлю еду. Много читаю. Притом жадно. Смотрю, как времена года сменяют друг друга.
Мне не хотелось лгать ему. Он настолько честен, что ложь показалась бы вульгарной.
— Негусто. А чего вы ждете?
Он перестал изучать меня и перевел взгляд на забор. Тот был похож на ряд посеревших шатающихся зубов, которые вот-вот начнут выпадать.
— Может, жить в глуши и есть то, что мне нужно.
Он непонимающе посмотрел на меня. Я улыбнулась и поднялась.
— Хотите прогуляться, посмотреть, что там в долине?
Он кивнул. Пока мы шли, он чесал затылок и нервно теребил свою одежду.
— Это владения вашего папы?
— Ну, это долгая история, но если коротко, то мы совсем недавно получили в наследство дом и какие- то деньги от папиного брата. Папа, к счастью, навестил своего брата, когда тот умирал, и ему некому было все это оставить. Папа вызвал нас, и с того времени мы здесь.
— А в школу вы в городе ходите?
Он сорвал ветку и принялся размахивать ею в воздухе, да так, что казалось, будто это ветер свистит в дубовой роще.
— Нет. Меня с детства учили дома. Я люблю читать, а это значит, что в конце концов я буду знать столько же, сколько и тот, кто ходил в школу. А вы?
— Гм. Я учился в университете Дьюк,[3] где получил степень бакалавра общественных наук, но я это сделал лишь для того, чтобы были довольны мои родители. Они всю жизнь копили, чтобы мы с сестрой получили образование. Моя сестра преподает в Ратгерсе.[4] Когда закончилось мое обучение, мне захотелось лишь одного — снова заняться ремонтом.
На меня его слова произвели впечатление. Хотела бы я ему сказать, что отучилась шесть лет в Оксфорде и получила ученую степень магистра по английской литературе, но это было так давно, а память у меня такая дырявая, что я частенько забываю о своем прошлом.
— А почему именно науки?
— Науки объясняют, что к чему и что как происходит. А если бы я продолжил обучение, то стал бы доктором наук.
— Тогда бы мы никогда не встретились. — Я покраснела. — А папе вы не отремонтировали бы дом. Вы уже составили смету?
Он улыбнулся. Мы спустились в долину. Деревья заслоняли тропинку от солнца, и здесь было немного холоднее. Я потянулась к нему, чувствуя теплоту его тела, и чуть не упала.
— О, простите. — Он подхватил меня.
Наши лица оказались совсем близко.
— Нам лучше вернуться.
— Да.
Он привлек меня к себе, и неожиданно его губы коснулись моих. Я почувствовала сладкий вкус — вкус меди и серебра. Я чуть не задохнулась, пока мы целовались. Раньше мне казалось, что я не умею это делать. Но у меня получилось.
Я слабо сопротивлялась, потом высвободилась из его объятий. Меня охватила резкая слабость, но больше меня тревожило другое — как бы не выйти из образа. Становилось очевидным, что не только страх может очаровывать.
Он извинился и сказал что-то насчет того, какая я красивая, что он не мог, оказавшись так близко от меня, не обнаружить своих чувств ко мне. Едва ли меня можно назвать первой красавицей, хотя в мире в этом смысле за последние несколько лет произошли не очень-то заметные перемены. Впрочем, он вроде не из тех, кто следит за первыми красавицами мира.
— Не потеряйте голову на этой жаре, мистер Басс, — со смехом бросила я через плечо, убегая от него по тропинке в сторону дома. Я не оборачивалась, но слышала, как он бежит за мной.
За обедом все, даже Лайла, не забывали ни об образе, в котором находились, ни о манерах. Я приготовила большую кастрюлю еды — мясо кролика с овощами, еще свежеиспеченный хлеб и бобы, а на десерт черничный пирог. Кролик был недоварен, как мы любим, но Басс не жаловался.
Квинелл принесла две бутылки вина, и мы, как обычно после обеда, принялись обрабатывать Басса — нашу будущую жертву.
— Меня приятно удивила ваша смета, мальчик. — Фромм посасывал трубку, выпуская колечки дыма, поднимавшиеся вверх. Дым был такого же седого цвета, что и его волосы, и вился так же. В полумраке казалось, будто это его волосы отрываются от головы и растворяются в воздухе.
— И что же вас удивило?
Басс потягивал вино. После каждого глотка его лицо искажала едва заметная гримаса.
— Она меня устраивает. Я ожидал чего-то покрупнее. Обычно у меня запрашивают целое состояние только за то, чтобы составить проект, поднять балку или вкопать столб. Когда сможете начать?
— Да завтра с утра. Составлю список того, что мне необходимо на первое время, и съезжу в Хейвуд. Начну, пожалуй, с фундамента. Жучков я не нашел, но кое-где подгнило.
— Еще бы! Дому ведь почти сто лет.
Фромм кивнул мне.
Рука Басса лежала на столе. Я положила на нее свою Руку:
— Вам понадобится помощь?
