на три картины, обзавелся продюсерской компанией, офисом на киностудии и креслом за обеденным столом руководства. С тех пор обедаю там.
Я отодвинул тарелку с остатками цыпленка.
– Обедаете на останках ваших старых приятелей.
– Обедаю на останках моей прежней жизни. Тедди Правитц не мог надуть старых друзей. Но Тедди Правитц был всего лишь барменом в дешевой забегаловке. Я похоронил его труп и стал новым человеком. Законно поменял имя – на случай, если старые приятели будут меня искать, и стал тем, кем мечтал стать. Вот что нужно, чтобы выжить в этом мире, малыш. Ставишь на карту все и смотришь, что получится.
– И поэтому испугались, что все обратится в дым, когда до вас дошел слух, что Чарли хочет обменять картину на освобождение от уголовного преследования.
– Не то слово – «испугался».
– Умерли со страху?
– Нет, ты неправильно понял. Увидел возможность помочь своим старым приятелям. Я уже помог Хьюго закончить юридический факультет, сменить имя, учредил для него крупную фирму. Считал, что, купив картину и дав возможность остальным поделить выручку от продажи, смогу расплатиться с ними и при этом остаться в тени. Дать возможность достойно встретить старость.
– Поэтому послали Лавендера Хилла, чтобы тот заключил сделку.
– Верно.
– И собирались купить картину.
– Правильно.
– На что? Я смотрю вокруг и вижу комнаты без мебели, бассейн без обслуги, сад без ухода. Вижу человека на краю финансового краха.
– Это превратности бизнеса, малыш. Да, сейчас мне не везет, но я возвращался в дело столько раз, сколько не снилось бессмертным. Кроме того, у меня выходит фильм, который принесет состояние.
– Но если у вас сейчас не лучшие времена, какие деньги вы собирались дать Чарли?
– Я все продумал. У меня есть банкир в Швейцарии, который увлекается кино и живописью. Он повесит картину над камином и будет ей любоваться.
– И вы получите свою долю.
– Боже, храни Америку.
– А что насчет убийств?
– Да, что насчет них? Кто убийца?
– Вы.
Он покачал головой:
– Это не моих рук дело, малыш. Когда-то все они были моими друзьями. Я только хотел помочь. Лучшее, что приходит в голову, – все убийства связаны с Чарли. Он попал в плохую компанию после нашей маленькой операции. Его бывшие приятели-гангстеры не хотят, чтобы он вернулся домой и заговорил, в этом все дело. Поэтому мне нужно, чтобы он принял предложение Лавендера и держался подальше от материнского дома. Поэтому я согласился принять тебя. Ты должен убедить Чарли, что ему ради самосохранения необходимо принять мое предложение.
– Это все, чего вы хотите?
– Ты правильно понял. Нужно заключить сделку, отправить его куда подальше. Может быть, в Белиз. Ты когда-нибудь был в Белизе?
– Вообще-то да.
– Я слышал, прекрасное место, чтобы прожить остаток дней.
– Не совсем так, – сказал я. – Но почему у меня такое чувство, Теодор, что, как только вы найдете моего клиента, он умрет так же быстро, как Ральф и Хьюго?
– Не будь глупцом. Они были моими друзьями. С какой стати я стал бы убивать своих друзей?
– Из-за Шанталь.
Он откинулся назад, уставя на меня большие голубые глаза.
– Ты не находишь, что несколько легкомысленно выкалывать на груди имя девочки, которую ты никогда не видел?
– Безусловно.
– Это восхитительно, черт возьми! У тебя наверняка есть задатки продюсера. Но ответь мне, малыш, зачем?
– Наверное, чтобы я не забыл. – Я поднял бокал. – Чтобы меня не прельстила ни роскошь, ни развлечения. – Я выпил вино и поставил бокал на стол.
– Ты ее ангел мщения, не так ли?
– Возможно.
Он засмеялся.
– Почти романтично, малыш, за исключением того, что ты имеешь худшее представление обо всем случившемся.
– Вы сказали, что Шанталь была лучшей частью вашей истории. Что вы имели в виду? – спросила Моника.
– Только то, что сказал. Если думаешь, что я строил свою новую жизнь только на преступлениях, то ошибаешься. Было и кое-что героическое. Я не обижал твою сестру, я спас ее. Дал ей жизнь, о которой она мечтала.
– Мы должны в это поверить? – поинтересовался я.
– Лу, – позвал Перселл, – подавай десерт. У меня сегодня вечером свидание. Ей двадцать четыре. Челюсть боксера, зато двадцать четыре года. И она хочет сниматься в кино. Можешь себе это представить?
– Вы ведь на самом деле не думаете, что от нас можно отделаться голословными утверждениями? – спросил я.
– Если бы я так думал, вас здесь не было бы, малыш.
– Тогда расскажите, что случилось с Шанталь.
– Зачем спрашивать меня? Почему бы не спросить у нее?
– У Шанталь? – переспросила Моника.
– Конечно, детка. Как насчет завтра? Днем вас устроит? Я обо всем договорюсь. Пора встретиться с сестричкой, как по-твоему?
Глава 55
– Кажется, меня тошнит, – сказала Моника Эдер.
– По сценарию это мои слова, – ответил я.
– Нет, правда. Останови машину. Мне нужно выйти. Пожалуйста.
– Мы на автостраде, Моника. Если мы остановимся посреди дороги, нас кто-нибудь пристрелит.
– О Господи, Господи, Господи!
– Успокойся.
– Не могу успокоиться. У меня будет сердечный приступ прямо здесь, в этой паршивой машине.
– Но я взял лучшую модель. Эта машина обходится мне в лишние семьдесят пять баксов в день.
– У меня какие-то вспышки в глазах.
– Это блики солнца на бампере. У тебя разыгрались нервы, Моника. Все будет хорошо.
– Откуда ты знаешь? Ты что, доктор?
– Если бы я был доктором, то отлично играл бы в гольф. Дело даже вовсе не в глупой игре, а в прикиде и прочих прибамбасах. Безрукавки, белые перчатки, брюки в клеточку.
– Заткнись, Виктор.
– Тебе не нравятся брюки в клеточку?
– Нужно принять закон, запрещающий клетчатые брюки.