хаживали даже друг к другу в гости – посоветоваться, как он говорит.
Конечно, трудно представить, чтобы противники, чья главная цель – обыграть друг друга, советовались между собой о том, как это лучше сделать. Впрочем, если понимать слова не слишком буквально, то, пожалуй, ничего тут невероятного и нет. Скажем, простой обмен опытом…
Что же касается работы Бориса Андреевича в «Динамо», то она протекала отнюдь не так безмятежно, как может показаться из далека восьмидесятых годов.
Один из влиятельных людей того времени, страстно возлюбивший футбол, а точнее – команду «Динамо», вдруг начал бурно вторгаться в тренерские владения Бориса Андреевича. Перед каждой ответственной игрой он присылал посыльного с запиской, в которой излагал угодный ему состав команды на данную игру. Повертев послание в руках, Борис Андреевич приписывал в нем свой вариант состава и вежливо возвращал посыльному. Затем делал, конечно, все по-своему, ибо не мыслил, чтобы кто-либо мог диктовать тренеру состав его команды или что бы то ни было, касающееся непосредственной работой с игроками. В итоге возник конфликт. «Обстановка была такова, что я уже не мог полностью отвечать за результаты своей работы: беспрерывное давление не давало возможности творчески работать… Причем нажим все усиливался».
Аркадьев пришел в «Динамо» в сороковом, а через год началась война. В то время Борис Андреевич работал в системе НКВД и продолжал тренировать футболистов «Динамо». Казалось бы, до тренировок ли в столь тяжкое для страны время! Я разговаривала с многими из тех, кто прошел войну, и в основном все сходятся на том, что, представьте, да, было «до тренировок, так же как до песен и до стихов», ибо, несмотря ни на что, люди верили в победу, а значит, необходимо было сохранить для будущей мирной жизни все то, что составляло неотъемлемую ее часть в прошлом.
Мы видели кинокадры военных лет, где Клавдия Шульженко поет солдатам «Синий платочек». Их лица выражают радостное узнавание – будто в «платочке» вся их довоенная жизнь – и веру в победу. Песня – мостик, перекинутый через всю войну. Может быть, футбол тоже мостик?..
ГЛАВА 2
…Черное враждебное небо твоего города.
Виталий Андреевич – начальник одной из противопожарных дружин института физкультуры в Москве.
Осколки его воспоминаний о тех ночах сорок первого:
…Сперва сирены воют – значит, немцы летят; все прячутся в бомбоубежище… Однажды увидел фейерверк – вспыхнул немецкий самолет, озарив огромные рыбы-аэростаты и тросы, свисающие с них вниз…
…С группой преподавателей мы идем по территории института. Налет уже начался – у немецких бомбардировщиков неравномерное «звучание», волнистое, пульсирующее, с размеренным усилением и уменьшением звука – мы проходим через двор и вдруг слышим жужжание осколков от уже разорвавшейся бомбы: жиу, жиу, жиу… Все согнулись, я же по-прежнему иду прямо, призывая и остальных к тому же. Потом все некстати восторгались моей храбростью, хотя дело тут не в храбрости вовсе, а в простом расчете: ведь при проекции сверху (а осколки летели сверху) прямо стоящий или идущий человек занимает гораздо меньшую площадь, чем лежащий или пригнувшийся…
В темноте с поста на крыше видно, как летят вражеские самолеты и как лучи прожекторов ищут их, и, когда находят, самолет делается горяще серебряным и начинается стрельба…
Итак, ночью Виталий Андреевич, как и многие москвичи в то время, охраняет город. А днем он, старший преподаватель кафедры подготовки к рукопашному бою (так в годы войны была преобразована кафедра фехтования института физкультуры), обучает бойцов и командиров Красной Армии приемам штыковой борьбы.
Занятия проходили не только на территории института, но также на футбольном поле спортивного лагеря в Кускове – ведь ему приходилось обучать одновременно сотни людей.
Помимо приемов ближнего боя на штыках (иногда на саперных лопатах) в те занятия входило обучение метанию гранат и преодолению полосы препятствий: окопов, заборов, проволочных заграждений…
Бойцам надлежало атаковать противника гранатой, затем, быстро преодолев все препятствия, добежать до последнего окопа и там вступить в штыковой бой с уцелевшим «врагом», – торчащими из земли чучелами. За каждым чучелом стоял человек с палкой. Атакующий должен был отбить все удары, а затем «сразить» чучело.
И хотя в этой войне штыковой бой использовался не часто, бойцы крайне серьезно изучали его приемы, ибо сознание того, что ты хорошо представляешь себе, как поступить, если рукопашный бой все-таки возникает, было громадной моральной поддержкой тем, кого ожидали неведомые сражения.
Виталий Андреевич вел занятия разнообразно, азартно, разбавляя их всевозможными мини-турнирами – на скорость, меткость, ловкость, сообразительность. Так что помимо пользы они несли бойцам удовольствие, развлечение, разрядку.
Как-то во время одного из уроков на территории института около Аркадьева «на минутку» остановился проходящий мимо профессор педагогики Н. – заинтересовался приемами штыкового боя – да так и простоял до конца занятий.
«Вы истинный педагог, – сказал он затем Виталию Андреевичу. – Представьте, я только что прочитал лекцию о спортивной педагогике и спешил по неотложным делам. Но, остановившись около вас, уже не смог уйти, не дослушав все до конца, – верил каждому вашему слову. Вот прекрасный пример педагогики на практике».
Осенью 1942 года Виталий Андреевич эвакуируется вместе с институтом в Свердловск, где затем продолжит занятия по подготовке воинов Красной Армии к рукопашному бою.
Поезд в Свердловск тянется еле-еле, все время останавливаясь – то занят путь, то не хватает топлива, – иногда за день продвигаясь лишь километров на десять. Едут в теплушках, в середине вагона «буржуйка», но все равно спать холодно. И жестко. Впрочем, никто на это особенно не обращает внимания. Думают о войне. «Мы глубоко верили в победу, – вспоминает Виталий Андреевич, – тут сомнений не было ни у кого. Правда, мы ехали в неизвестность, но неизвестность в конечном итоге касалась только сроков – когда победим?»
На остановках студенты и преподаватели умывались, делали зарядку. Обязательной та зарядка не была, но все чувствовали необходимость придерживаться правил довоенной институтской жизни.
И еще было много песен. Пели все, что знали, подряд, словно стараясь ничего не упустить, не растерять из довоенного прошлого.
Песня – мостик, перекинутый через всю войну…
В Свердловске эвакуированных разместили в общежитии физкультурного техникума, и после долгой дороги это казалось почти комфортом, – иол, потолок, относительно тепло и никакого грохота. И хотя спали в спортзале, на полу, на борцовских матах, по неудобства никто не ощущал. Все знали: – это временно.
…Раннее утро, все спят. И вдруг сквозь сон, еще во сне слышат тягучую, раздольную мелодию; она приближается как бы издалека, постепенно ускоряясь, – кто-то играет на рояле в углу зала, и сквозь эту цыганскую удаль проступает рокот чечетки.
Так двое цыган-студентов института будили по утрам это огромное лежбище. И начиналась бурная, веселая разминка под музыку – не то зарядка, не то перепляс. Нужно было хорошенько разогреться, так как по утрам в зале все же не хватало тепла…
Занятия Виталия Андреевича по подготовке бойцов к рукопашному бою в Свердловске те же, что и в Москве. Вот только проходят они еще более интенсивно. И все-таки ему удается выкраивать крохи времени и для уроков фехтования. И. уже тогда, в коротких отрывочных тренировках, он пытается проверить и реализовать некоторые свои идеи, касающиеся усовершенствования фехтовального поединка…
По окончании войны, вернувшись в Москву, Аркадьев возглавляет кафедру фехтования в Институте физкультуры и тут же в полный голос заявляет об «одряхлевших и подернутых склеротическим холодком канонах староклассического поединка».
Такая постановка вопроса вызывает категорические возражения сторонников классики, и вспыхивает великая междоусобная битва в нашем фехтовании – между новаторами и консерваторами.
Мятежных новаторов – их меньшинство – возглавил, естественно, Аркадьев.
Одним из главных недостатков дореволюционных классических школ Виталий Андреевич считал культ
