понятно... Или это просто не мое, – добавила она так, будто не справилась с китайской грамотой.
Ее ответ меня разозлил.
– Да, я понимаю, что вкусы у всех разные, а над хорошей книгой нужно еще и думать. Но меня не это волнует. Я не понимаю, почему ты, придя на работу заведомо раньше, бросила мне мою книгу на клавиатуру, зная, что эта книжка для меня дороже других. Ведь я отдала ее тебе в руки!
Марина промолчала, делая вид, что упорно работает.
Впрочем, чего было от нее требовать...
Через неделю я принесла ей «Азазель». Она с нетерпением ждала похвалы. Я сказала лениво:
– Ну... так себе. Обычный боевик. По сути, «мыло». Даже нет, не «мыло», а жвачка. Ее жуют, но глотать не рекомендуют, под ножом хирурга можно оказаться.
– Неужели не понравилось? – недоверчиво подняла на меня глаза Марина.
Я задумалась. Оно, наверное, мне бы понравилось, если бы весь «экшен» убрать, дурацкие фамилии и идею спасения мира. Большую пошлость не придумаешь. Тогда, пожалуй, диалоги и несколько описаний внешности прокатят. Мне и вправду понравился рассказ дворника о «стубентах ниверситета».
– Понимаешь, – сказала я, – образ Фандорина – это та же Золушка, вторичный, пошлый образ. Обман. Дешевый опиум для народа. Если ты наркоманка, можешь его боготворить, чего тебе еще остается?
Я никогда не задумывалась о личности писателя, пока не прочла Набокова. Потрепанный томик «Лолиты» ходил по общежитию, передаваемый из рук в руки. Высокий стиль мастера действовал на всех одинаково гипнотически, будто древние люди странным образом забывали свой примитивный язык, познав философские размышления о жизни, артистические художественные пассажи и скрытые метафоры. Они как будто пришли к пониманию, что лучше промолчать, чем пересказать любимую музыку словами.
Мне тогда только исполнилось семнадцать, меня не тронули моральные принципы тринадцатилетней Лолиты, мне казалось, что чувства ее не слишком убедительны, а история по современным меркам слегка затянута. Даже фильм у Кубрика получился скучный. Но я прочла роман на одном дыхании и была по- настоящему счастлива. Я открыла для себя великого писателя, и это был сам великий Владимир Набоков.
Моя жизнь как бы условно разделилась на «до» и «после». Я все время думала: неужели из простых слов, которыми мы изъясняемся, можно сотворить подобное чудо? Интересно, как?
Еще позже, может быть, через год кто-то подкинул мне «Палача» и американские рассказы Лимонова. Лимонов поразил меня совсем другим талантом, талантом «живописать», кажется, так это называется. Опять возникло двойственное чувство. Нет, я не восхищалась его героями, как учили в школе, но мне было страшно интересно читать. Казалось, что с Лимоновым я тоже хорошо знакома.
Но самый любимый мой роман, который при повторном чтении становится для меня все интереснее и интереснее, – это «Дом на краю света». Перелистывая страницы, я как будто расшифровываю для себя свои сокровенные чувства, те, которые никогда не смогла бы сформулировать для себя сама.
Высказав Марине свое неудовольствие, я понимала, что обидела ее, но меня это тогда не смутило, я твердо знала, что все сказанное – чистая правда.
Мы продолжали вместе обедать, но книгами больше не обменивались и околокультурные темы не затрагивали.
С Ниной мы частенько обсуждали сотрудников нашей бухгалтерии. Она с завистью смотрела на старых работников, которые ходили обедать в столовую большими шумными компаниями. Нас они с собой не приглашали. Все втроем – я, Нина Киприянова и Марина Хаменко – мы числились в «Келли» и слегка комплексовали по этому поводу. Новая работа и без того стресс, а тут еще такой большой женский коллектив с его непонятными условностями и абсолютно непредсказуемым будущим.
Как-то за обедом я спросила Нину:
– А что, это может надолго затянуться? Я имею в виду прием в штат.
– Надеюсь, нет, – вздохнула Нина.
Марина потупилась, будто не выучила урок.
– Надежды юношей питают, – сказала я. – Интересно, мы живем в правовом государстве или для нашего руководства законы не писаны? Не надо ничего придумывать. Нас обязаны взять в штат через два месяца.
Нина фыркнула.
– Сиди на попе ровно, – по-свойски заявила она. Про «юношей» ей не понравилось. – Не вы–ступай, не возмущайся и никогда не говори об этом вслух – и скоро будешь получать на двести баксов больше и обедать, как все, по полтора часа. – Она бросила завистливый взгляд в сторону веселой компании наших хохотушек во главе с Настей.
– Это необъективно, – возразила я.
Нина меня оборвала:
– Каждый устраивается в жизни как может.
– А я вот уже полгода работаю, – грустно сказала Марина, отодвигая пустую тарелку, – а они, гады, молчат.
– Еще я прихожу на работу ровно в восемь сорок пять, – хвастливо сказала Нина, пропустив мимо ушей слова Марины, – обычно это учитывается при раздаче слонов.
Похоже, она давно уже выработала план, как понравиться начальству и добиться карьерного роста.
– А я сегодня на пять минут опоздала. Долго автобус ждала на остановке, – сказала я. – Представьте себе, мы с главбухом вместе в лифте поднимались.
– Считай, что тебе не повезло, – обрадовалась моя заклятая подруга Нинка. – Твои автобусы никого не волнуют. Вот именно из-за этих утренних пяти минут ты и будешь сидеть в «Келли» год.
Это прозвучало не просто уверенно, а победоносно.
– А я прихожу в восемь тридцать и ухожу в семь, – чуть громче сказала Марина, в надежде, что ее услышат, – а они все равно молчат, когда возьмут в штат.
Нина небрежно, по-спортивному, похлопала ее по плечу. Они сидели рядом.
– Ты у нас исключение.
Это означало: «Ты тормоз, если не сказать хуже, и на многое можешь не рассчитывать».
Глава 10
Моя работа была ничем не выдающаяся, мы проверяли расходы медпредставителей на подарки врачам, командировочные и бензин, сверяли все это с бюджетами и перечисляли новые авансы на следующий месяц. Даже на первый взгляд во всей этой системе было множество нюансов и лазеек, и многие наши представители этим беззастенчиво пользовались. Они как будто играли в опасную взрослую игру и, несмотря на свою благородную роль добытчиков, пытались хитрить и всячески нас обдуривать или, может быть, даже перевоспитать.
Иногда наши представители обрывали телефоны, выясняли отношения, порой даже начинали ныть и умолять: «зачтите в последний раз», «больше этого не повторится». Мы верили и прощали, Но они по- прежнему продолжали присылать неверные счета и документы, отнимая наше время и создавая множество ненужных проблем в работе.
Начальство убеждало нас в том, что все, что мы видим по документам, – только половина представительских расходов, а с оставшейся половиной им приходится ломать голову, придумывая, как ее провести на бумаге. Если это не удавалось, многие медпредставители просто отдавали из своего кармана деньги, лишь бы умаслить еще одного нужного, принимающего решения человека и выполнить план продаж, получить квартальный бонус, а если повезет, то и повышение по службе.
– К сожалению, большая часть врачей слишком бедно живет, и без «сувениров» продажи не увеличить, – говорил Дима из Красноярска, как бы извиняясь за всех.
Постепенно выяснялось, что подарками, поездками в Париж и дорогим алкоголем стимулировали не только бедных районных врачей. От этой кормушки кормились Минздрав, Госнарконтроль, Главный санитарный врач Москвы и многие ученые мужи, от которых требовалось весомое компетентное мнение о немыслимых волшебных свойствах лекарства, упоминание его в научной статье или на международном симпозиуме. Просто бизнес – ничего личного.
