– Тереза… – слабым голосом позвал он. – О Тереза!
– Что тебе надо? – нелюбезно отозвалась жена со своей половины кровати.
– Спаси меня, Тереза, – как можно жалостливее попросил лейтенант и завозился в постели. – Принеси водички и аспирину!
– Сам возьми, – еще нелюбезнее буркнула жена.
– Сам не могу, – просипел Бруну, прижимая ледяную руку к горящему лбу. – Умираю…
Кровать заскрипела, и Бруну с облегчением понял, что Тереза встает.
– На, – спустя минуту сказала она, со стуком ставя на тумбочку стеклянную бутылку. От этого стука в голове у Бруну что-то болезненно заныло, но лейтенант даже не поморщился, чтобы не рассердить жену.
– Спасибо, любимая, ты ангел! – произнес Бруну, с трудом разлепляя глаза. Держась за голову, он сел, отвинтил пробку с маленькой зеленой бутылки и с наслаждением отпил больше половины. Потом вытащил из принесенной Терезой упаковки две таблетки растворимого аспирина, разломал, кинул в бутылку, закрыл горлышко ладонью и хорошенько встряхнул. Потом отнял ладонь от горлышка, зачем-то понюхал пузырящуюся воду, зажмурился и одним глотком допил до конца.
– Бррр, – сказал он, передернувшись. – Тереза, ты спасла мне жизнь. Проси чего хочешь!
– Я все время прошу только об одном! – мрачно ответила Тереза, выходя из комнаты. – Чтобы ты пил меньше!
– Это называется – хотеть невозможного, – пробормотал себе под нос Бруну, нащупывая ногой шлепанцы.
Встав с кровати, он со стоном потянулся, несколько раз взмахнул руками и подошел к зеркалу.
– Доброе утро, господин лейтенант, – поприветствовал сам себя Бруну, одергивая пижамную куртку и придирчиво разглядывая свое долговязое отражение. Отражение было слегка желтоватым и потрепанным, но все еще довольно привлекательным. Вот только в районе головы наблюдалась некая несообразность.
«Зарос я сильно, что ли? – подумал Бруну, берясь рукой за сизый щетинистый подбородок. – Или, может, стричься пора?»
Бруну повернул голову и, скосив глаза, попытался взглянуть на себя в профиль. Ощущение несообразности не пропало и вроде бы даже усилилось.
Бруну поискал расческу, но не нашел, отступил от зеркала, вытащил из шкафа коричневый форменный берет, лихо натянул его на голову и похолодел: руки соскользнули с головы, не встретив привычного сопротивления. У Бруну возникло абсурдное ощущение, что у него нет ушей.
Лейтенант нервно засмеялся и вернулся к зеркалу, но посмотреть решился не сразу.
Вначале он поскреб ногтем какое-то пятнышко на пижаме. Потом покрутил пуговицу. Потом еще раз поскреб пятнышко.
И только после этого глубоко вздохнул и с отчаянием человека, впервые прыгающего с парашютом, в упор уставился на свое отражение.
Ушей не было.
С кухни запахло свежесваренным кофе, и в комнату заглянула Тереза с бутербродом в руке.
– Завтракать будешь? – спросила она подобревшим голосом. – Иди, уже все на столе.
Бруну оторвался от зеркала и еще раз провел руками по тем местам, где еще вчера красовалась пара довольно ладных ушей.
– Те-тереза, – запинаясь проговорил он, – ты не видела моих ушей?
– В ящике лежат, а если нет, то в грязном белье, – не удивившись, ответила Тереза и откусила от бутерброда.
– В ящике?! – с недоверием переспросил Бруну.
– Ну да. Или в грязном белье. – Тереза подошла к зеркалу, подышала на него и протерла рукавом халата. – Ты вечно все разбрасываешь, а я вечно за тобой собираю, и стираю, и складываю, а ты только и знаешь что пачкаешь и разбрасываешь, разбрасываешь и пачкаешь, а потом я тебе виновата, а я только стираю… – Тереза прервалась, чтобы вздохнуть, и Бруну немедленно этим воспользовался.
– Мои УШИ?!! – переспросил он хрипло. – В ГРЯЗНОМ БЕЛЬЕ?!!
– Какие уши? – рассеянно переспросила Тереза, неловко взмахнув бутербродом. – Я про рубашки твои говорила и про носки, ты их вечно где попало…
Бруну схватил Терезу за плечи и затряс.
– Какие, к черту, рубашки?! – взревел он. – Какие, к черту, носки?! Я тебя про уши спрашиваю, ты речь человеческую понимаешь или нет?!! Про уши! Уши мои куда-то делись, уши!!!
Терезины губы задрожали. За десять лет, что они с Бруну были женаты, лейтенант только дважды повысил на нее голос: когда она случайно сожгла его мундир накануне парада 25 апреля и когда во время чемпионата мира по футболу пошла пить кофе с соседкой доной Консейсау и забыла записать полуфинальный матч. Бруну тогда кричал и топал ногами, но не выглядел и вполовину так угрожающе, как сейчас.
– Что ты на меня орешь? – проблеяла Тереза и уронила на пол недоеденный бутерброд. По ее щекам покатились круглые мультипликационные слезы.
Лейтенанту стало стыдно. В конце концов, жена не виновата в том, что у него куда-то пропали уши. Бруну выпустил Терезу и неловко похлопал ее по плечу.
– Ну не реви, Терезиня, ты чего?
Тереза, которая все всегда делала наперекор мужу, закрыла лицо руками и бурно зарыдала.
Бруну тяжело вздохнул и нежно обнял жену.
– Ну-ну-ну, – успокоительно забормотал он ей в макушку, – я больше не буду, Терезиня, прости меня. Ну видишь, всё, я уже не кричу… Ну не плачь, миленькая, солнышко мое…
Тереза протяжно всхлипнула и уткнулась носом в вырез мужниной пижамной куртки. В вырезе стало горячо и влажно, и Бруну умилился.
– Девочка моя, – прошептал он. – Хорошая…
Тереза подняла голову и солнечно, как десять лет назад, улыбнулась Бруну. Потом ее улыбка потускнела.
– Ой, – сказала Тереза. – А что это у тебя с ушами?!
Добрососедские отношения
Сестра Перпeтуя еще раз тщательно пересчитала сдачу и тихонько вздохнула.
– Прошу прощения, сеньор Фабиу, – сказала она, натянуто улыбаясь, – но я вам дала два евро…
– Конечно-конечно! – вскричал сеньор Фабиу, выхватывая из коробочки две пятидесятисентимовые монетки. – Это я прошу прощения у сестpы! Я просто задумался, знаете…
«Ничего ты не задумался, вороватая твоя морда», – хмуро подумала сестра Перпетуя, ссыпая монетки в малюсенький вязаный кошелечек. Хлеб со злаками, который она каждые два дня покупала в передвижной пекарне сеньора Фабиу, и без того подорожал с прошлого года почти вдвое, но сеньор Фабиу все равно так и норовил надуть на сдаче.
Сеньор Фабиу икнул. «Чтоб тебе подавиться этим евро!» – страстно пожелал он. Сеньору Фабиу нестерпимо хотелось курить, но не хватало восьмидесяти сентимов на пачку «Голубых португальских».
Сестра Перпетуя поскользнулась на раздавленной кем-то сливе, взмахнула руками, чтобы не упасть и выронила пакет с хлебом. «Ты мне еще поругайся вслед, – стараясь не заводиться, подумала она. – Я тебе так поругаюсь!..»
Сеньор Фабиу потянулся в глубь грузовичка, чтобы поправить криво лежащую буханку, но тут в спине как будто что-то взорвалось. От боли у сеньора Фабиу сперло дыхание, а на глаза навернулись слезы.
– Ведьма! – взвизгнул он вслед сестре Перпетуе, как только сумел продышаться. – Все монашки – ведьмы!
Сестра Перпетуя резко обернулась, охнула и схватилась за подвернувшуюся щиколотку.
– Безбожник! – отчеканила она, не разгибаясь. – В аду гореть будешь!
Лицо сеньора Фабиу налилось кровью.
– А ты! – пропыхтел он. – Да ты! Да ты вообще!..
