Маринела закручивает кран и включает тостер в сеть. Наклоняется над ванной. В воде отражается она сама – с тостером в руках – и еще кто-то. Кто-то маленький, одинокий, безмерно несчастный и злой. Маринела улыбается. Кто-то неуверенно улыбается ей в ответ.
– Ну, ты готова? – спрашивают хором Маринела и Жука.
Свет погас, когда лифт подползал к пятому этажу.
– Достали уже своими отключениями, – бормочет Жоау Педру, пытаясь руками раздвинуть дверцы. – Какого черта мы в этом доме вообще платим за электричество?!
Жоау Педру нажимает на кнопку звонка, но вспоминает, что во всем доме нет света. Покопавшись в кармане, он нащупывает ключи. Внезапно дверь распахивается. На пороге стоит улыбающаяся Маринела со свечой, а рядом с ней ее точная копия – те же кудряшки, тот же тупой носик, те же круглые янтарные глаза, – только совсем юная, лет десяти, не больше.
– О, это ты! – говорит Маринела. – А мы замыкание устроили!
– Это ты устроила, – заявляет копия. – Ты тостер в воду кинула! – Она поворачивается к ошеломленному Жоау Педру и протягивает ему руку: – Жулия. Можно Жука.
Счастливый брак
…ну и выслали его, естественно. Без права на возвращение. Даже то, что отец – судья, не помогло. Вернее, нет, что я глупости говорю, помогло, конечно. Если бы не отец – он бы пошел не в ссылку, а на каторгу. А так только посадили на первый корабль, даже за вещами домой зайти не позволили.
А у нас свадьба через две недели. Через две недели, представляете? То есть платье уже сшито, падре заплачено, гости приглашены, оркестр нанят, карточки – кто где сидит – надписаны, в общем, ни отменить, ни перенести. Я, конечно, рыдаю, у матушки голова разболелась, она в спальне заперлась, окна завесила, лежит с повязкой на лбу, пахнет уксусом, отец злится, я так и знал, кричит, я был уверен, я сразу говорил, что нельзя связываться с этим щенком, а ты дура своевольная, сама перед гостями оправдываться будешь! В общем, ад. И тут сестрица моя младшая, Фернанда, они с мужем сейчас в Канаде живут, а тогда она в лицее училась, говорит: а почему бы вам не пожениться дистанционно? А потом он вернется, а вы уже женаты…
– И как отреагировали ваши родители?
– Ну как… у матушки в придачу к голове разболелась еще и нога. А отец на удивление спокойно воспринял. Я думаю, он просто устал ругаться, он вообще был человек довольно мягкий, скандалов не любил.
– А как вам показалась эта идея?
– Мне, честно сказать, уже все равно было. Дистанционно, так дистанционно. Сейчас это смешно вспоминать, а тогда-то я была твердо уверена, что жизнь моя кончена. Поэтому я тоже легла в постель, как матушка, служанки между нами бегали, а всеми приготовлениями занималась Фернанда.
Дона Карлота кладет мне на колени толстый, обтянутый вишневым бархатом альбом.
– Видите? – говорит. – Вот так мы и поженились.
На фотографии юная невеста в гладком белом платье с нарочито серьезным лицом держит за рукав темный мужской костюм. Сзади костюм придерживает кто-то небольшой, кудрявый, умирающий от смеха.
– Это Фернанда, – поясняет дона Карлота. – Она была в полном восторге от идеи с костюмом.
– Это не она придумала?
– Нет, – дона Карлота весело улыбается, сморщив нос, и сразу становится похожа на сестру. – Мы вначале решили, что вместо жениха будет заместитель. А потом я подумала: это что же получается, я с чужим человеком кольцами обменяюсь? Еще чего не хватало!
…ну вот. Я поначалу очень переживала, боялась, что ничего у нас после такой свадьбы не выйдет. Родители мои тоже очень нервничали. Но, слава богу, все сложилось. Всю жизнь прожили вместе душа в душу. Дочерей вырастили. Верите, за сорок пять лет – ни одного скандала, ни одной ссоры!
Завистливо прищелкиваю языком. Сорок пять лет, надо же… а мы месяц прожить не можем, чтобы не поругаться…
– А как было дальше? Он вернулся, или вы поехали к нему?
Дона Карлота смотрит на меня непонимающе.
– Ну… ваш жених… муж? Как вы потом встретились?
– А мы не расставались.
Дона Карлота встает и делает мне знак идти за ней. В смежной с гостиной комнате сумрачно и слегка пахнет сыростью. На недлинном диване лежит мужской костюм – кажется, тот же самый, что был на фотографии. Дона Карлота наклоняется и нежно стряхивает с лацкана невидимую мне соринку.
– Уснул, – говорит она шепотом. – Он в это время всегда спит.
Понимающе улыбаюсь. А что мне еще остается делать? На кресле возле стены лежит малюсенькая розовая кофточка. Надо бы промолчать, но мне не удается.
– А это, – спрашиваю, – и есть ваша дочь?
– Ну что вы! – смеется дона Карлота. – Это… дайте подумать… уже прапраправнучка!
Она берет кофточку, прижимает ее к груди и растроганно улыбается.
– Обожаю, обожаю их, когда они совсем крошечные!!!
Придумать Каролину
Ты просыпаешься и сразу тянешься к Каролининой кровати, чтобы пихнуть Каролину посильнее, потому что тебе приснилось, что она придумала ночью спуститься в сад и выкопать из-под беседки твою коробочку с сокровищами. Но Каролине самой приснилось, что ты придумала поменять головы у всех ее кукол и еще спрятать ее розовую расческу, ту, у которой было зеркальце, пока не потерялось, и она пихает тебя первой, а ты щипаешь ее за руку и пытаешься ухватить за волосы, но она дергает головой, и ты промахиваешься, а потом вы валитесь в проем между кроватями, толкаясь и царапаясь, как клубок драчливых котят, кто первый позовет маму, тот дура. Ты пинаешь Каролину в коленку, а она кусает тебя за щеку, МАМА, вопите вы хором, СКАЖИ ЕЙ, и мама вбегает в комнату, на ходу вытирая о передник руки в перчатках.
Мама всегда что-то моет и чистит, ты пытаешься представить ее себе без передника, без белого платка на голове, без желтых с огромным раструбом перчаток из толстой резины, но у тебя ничего не получается. У тебя просто нет воображения, фыркает Каролина. Можно подумать, у тебя его тыща, сердишься ты. Ты не знаешь, что такое воображение, но ведь и Каролина тоже не знает, она просто услышала у кого-то и повторяет, как попугай. Я-то знаю, говорит Каролина и рисует маме желтые кудряшки и корону, а тебе не скажу. Нет, не знаешь, говоришь ты и дергаешь Каролину за волосы, потому что ты дура и воображение твое дурак. Каролина вцепляется ногтями тебе в руку и царапает почти до крови, пока ты черным карандашом жирно замалевываешь корону на рисунке, и вы уже опять деретесь, мама, скажи ей, нет, мама, ты ей скажи, это она первая начала, она всегда первая начинает, и мама стоит у двери и смотрит на вас с расстроенным видом и вытирает о передник руки в перчатках, ну хорошо, хорошо, я скажу, скажу, она больше не будет, правда.
Прямо не знаю, что делать, говорит мама. Она пьет чай на веранде за столом, напротив нее в кресле сидит Ана, тетя Ана, мамина младшая сестра, сверху, из окна детской, видны только длинные ноги в белых брюках и белых сандалиях. Ногти на ногах выкрашены красным лаком, когда я вырасту, я тоже так хочу, думаешь ты. Не знаю, что делать, повторяет мама, мне ее ужасно жалко, ей тут совсем не с кем играть, она себе уже сестру придумала, только все время с ней дерется, ты представляешь, бедная девочка. Ана что-то говорит, но тебе не слышно, хотя ты легла животом на подоконник и изо всех сил высунулась из окна. Что ты сказала, переспрашивает мама. Еще чаю, говорит Ана, теперь ты ее слышишь, как будто неожиданно включили звук, ты не могла бы мне налить еще чаю? Конечно, конечно, мама вскакивает из-за стола и уходит в дом, почему она не снимет перчатки, сердито спрашиваешь ты, уронит же чашку. Каролина пожимает плечами и молчит. Она лежит животом на подоконнике рядом с тобой и тоже смотрит на Анины ноги в белых брюках.
Нет, не лучше, говорит Ана кому-то, встает с кресла и начинает ходить по веранде. Из окна детской видна ее темноволосая голова, длинные гладкие волосы закрывают лопатки, Ана разговаривает по
