нет. Вдруг я переодетая олигархиня?
– Дайте мне микрофон, Николай! – суровым тоном приказала я певцу.
Басков снова огляделся вокруг, но никто из окружающих не возмутился, наоборот, кое-где даже раздались одобрительные смешки. Вероятно, подвыпившие гости решили, что на смену певцу пришла юмористка. Что-то вроде Клары Новиковой.
Одним словом, микрофон я заполучила безо всякого труда и смело забралась на сцену. Из зала на меня смотрели сытые, лоснящиеся рожи, а я думала сейчас о своих бывших сослуживицах, а также о новых знакомых – отце троих детей Сергее, о Галине Егоровне – о тех простых людях, которые честно трудятся всю свою жизнь, а в награду получают лишь под зад коленом!
Я откашлялась прямо в микрофон и закричала:
– Как вам не стыдно! Посмотрите на себя, вы уже и на людей-то не похожи! Какие-то свиные рыла, а не лица!
Над залом повисла тишина. А потом раздался женский голос:
– Это же Гоголь, «Ревизор»!
Что ни говори, а женщины в нашей стране гораздо начитаннее мужчин. Народ опять засмеялся, кое-кто принялся фотографировать меня на мобильный.
А я продолжала:
– И ведете вы себя как свиньи! Как можно пировать, когда совсем недавно из этих стен пинком под зад вышвыривали хороших работящих сотрудников?! А уж от вас, Елена Михайловна, я этого никак не ожидала. Неужели вы забыли, как сами начинали? Совсем зажрались, да? А ведь у Лены Смирновой – трое несовершеннолетних малышей. Кто ее на работу возьмет, а? Галя Петренко одна сына растит и отца- инвалида содержит, вы об этом подумали?
Смешки прекратились, теперь им на смену пришел неясный гул. Я угрожающе придвинулась к краю сцены, отчего те, кто находился рядом с нею, шарахнулись назад в совершенно непритворном испуге. Елена Михайловна растерянно таращилась на меня, словно ребенок, которого разбудили посреди ночи. Ирина Львовна, моя бывшая начальница, которая стояла от директрисы по левую руку, что-то быстро нашептывала ей на ухо.
А меня несло дальше:
– Вы все, все еще попомните этот свой пир во время чумы! Вы еще ответите за слезы детишек! Бог правду видит и шельму метит! Вы еще пожалеете о своем хамстве и свинстве, ох, пожалеете, да только поздно будет!
В зале наступила зловещая тишина, лишь чей-то задумчивый голос даже не позвал, а скорее предложил:
– Охрану?..
Стало слышно, как торопливой скороговоркой частит Ирина Львовна:
– Вы, Еленочка Михайловна, не волнуйтесь, Лютикова у нас всегда была с придурью, ку-ку, можно сказать…
В этот момент сквозь толпу наконец-то начали проталкиваться трое парней с профессионально- безразличными физиономиями. В принципе я была вовсе не против пострадать за свои убеждения до конца, но похабная юбка и не менее похабная блузка грозили превратить героическое действо в стриптиз для извращенцев. Поэтому я отдала микрофон окончательно обалдевшему Баскову и погрозила охране пальцем:
– Не смейте меня трогать! Я сама.
В полной тишине я спустилась со сцены и с гордо поднятой головой прошла через зал к выходу. Люди расступались передо мной, как волны моря перед Моисеем. В полном одиночестве я вышла в вестибюль, отворила входную дверь и ушла в ночь.
Минут через десять, впрочем, я остановилась и хлопнула себя по лбу. Надо же, как сильно действует на человека адреналин! На улицу я вышла без верхней одежды, в одной лишь нелепой униформе официантки. Спохватилась только, когда зимний холод пробрал меня до костей…
Справедливо предположив, что черный ход наверняка остался открытым на случай, если нам с Оксаной что-нибудь понадобится в фургончике, я бегом вернулась по морозцу во дворик издательства. Осторожно проскользнула мимо дремавшего за рулем Сашки и протиснулась в дверь.
Напрасно я хлопала выключателем в раздевалке, очевидно, лампочка перегорела. Впрочем, свою куртку я могла снять и на ощупь. Яшагнула к вешалке – и немедленно споткнулась обо что-то мягкое. Решив, что это чья-нибудь шуба свалилась с крючка, я пошарила рукой в темноте…
Это была не шуба. Под вешалками в служебной раздевалке лежал человек. Я выпрямилась, чувствуя, как холодеет у меня в животе. На негнущихся ногах я вернулась к дверям, вышла на улицу и постучала Сашке в кабину. Он вскинулся, моргая глазами со сна.
– Ты чего, Люсь?
– Саш, ты это… У тебя спички есть?
– Покурить, что ли?
– Нет, я не курю. Мне там надо… сапоги найти в темноте!
– Тогда держи фонарик.
Я кивнула и вернулась в раздевалку. Сердце у меня колотилось так, словно хотело выпрыгнуть прямо из горла.
Луч фонарика метнулся по стенам, по вешалкам, по полу – и замер.
На полу в луже чего-то темного и густого лежала Елена Михайловна Кириллова, генеральный директор издательского холдинга. Не было сомнений в том, что она мертва. Я наклонилась и увидела, как что-то темное и густое вытекло из глубокой раны на ее виске.
Рядом с трупом Елены Михайловны валялся окровавленный жестяной поднос. Тот самый, на котором я разносила еду!
По всей видимости, Кириллову с огромной силой ударили углом этого самого подноса в висок.
Не медля больше не секунды, я схватила свою куртку с вешалки и опрометью кинулась прочь из страшного здания.
Глава 9
Я не помню, как добралась до своей коммуналки. Скорее всего, доехала на общественном транспорте, но память этого не сохранила. Странно только, что дорога до моего нового жилища заняла почти три часа, хотя мне и надо-то было всего лишь проехать по кольцевой ветке метро от «Таганской» до «Белорусской».
Очутившись в комнате Галины Егоровны, я первым делом тщательно, на два поворота закрыла замок, а для надежности еще придвинула к двери диван. Не знаю, зачем я это сделала, но так мне было спокойнее.
Не успела я забаррикадироваться, как мобильник стал разрываться от звонков. Звонили «униженные и оскорбленные» из газеты «Работа».
Первой была Галя Петренко.
– Я все уже знаю. Ты молодец! Держись! Мысленно я с тобой! – скороговоркой проговорила она и отключилась.
Я с недоумением взирала на телефон, и он затренькал опять. Это оказалась Ленка Смирнова.
– Я только что узнала! – возбужденно частила она. – Правильно ты убила эту гадину! Так ей и надо! Будет знать, как многодетных матерей на улицу выкидывать!
– Да я не…
Но Смирнова меня не слушала:
– Жаль только, что ты попалась, надо было по-тихому ее замочить. Я пойду свидетельницей, может, суд учтет, как несправедливо Кириллова с тобой обошлась, и скостит срок?
Я наконец смогла вклиниться в ее монолог:
– Да я не убивала! Это сделал кто-то другой!
– Ну, мне-то можно сказать правду, – обиделась Ленка. – Все-таки я тебе в тюрьму собираюсь передачи носить.
Ужас охватил меня. Господи, да ведь я действительно первая под подозрением! Проникла на
