миллионов, то мало того, что продашь его за двойную цену, так еще и заработаешь славу тонкого ценителя искусств и вообще приличного человека. Для того, кто сделал состояние на торговле наркотиками, это очень важно. Я понятно объясняю?
– Вполне.
– Тогда идем дальше. Чтобы у галериста покупали картины, он должен представляться законодателем вкусов. Галеристы, действуя заодно с искусствоведами и художественными критиками, создают рейтинги картин. Некоторые творения нарекают «шедеврами», тем самым повышая их стоимость. Чтобы фальшивые шедевры поднялись в цене, галерея пропускает картины через музей – отмывает их точно так же, как рэкетир отмывает неправедно нажитые деньги в ресторане и казино.
– А если музей откажется принять картину и открыто заявит, что она – полный отстой?
– Не откажется. Чтобы музей выставил сомнительное собрание, его директора связывают обязательствами правительственные чиновники и банкиры. Чтобы банкир или чиновник был заинтересован в современном искусстве, он должен бояться оказаться немодным… Ирония состоит в том, что все участники художественного рынка повязаны взаимным страхом и круговой порукой. Невозможно уличить во вранье одного из участников, чтобы не посыпалась вся сложная система отношений и ценностей. «Мои квадратики – неподлинные? Позвольте, а ваши рейтинги что, настоящие?» – «Мои рейтинги ненастоящие? А ваши деньги, простите, какого происхождения?»
Несколько секунд я переваривала информацию, потом восхищенно протянула:
– Удивительно слышать такое от искусствоведа… Сказать, что Малевич – всего лишь авантюрист и грамотный пиарщик, которого поддерживает лживая система художественного рынка. Вы всегда столь откровенны?
Израиль Моисеевич театрально всплеснул руками:
– Я вас умоляю! Я точно такой же участник всеобщего вранья и круговой поруки, как и все остальные. Я всегда иду в ногу с большинством, поверьте, так безопаснее. Признался только вам, поскольку вы мне симпатичны. Возможно, кто-то еще из галеристов и критиков думает о Малевиче точно так же, но публично никогда не признается. Я же говорю – коллективный договор!
– Давайте вернемся к Кулебякину, – предложила я. – Продавать мне его картины сейчас или подождать?
– Деточка, если вы хотите лет через тридцать сидеть на Лазурном Берегу, кушать черную икру золотой ложечкой и любоваться на кольцо с бриллиантом величиной с перепелиное яйцо на своем пальце, сейчас ни за что не продавайте.
Я улыбнулась:
– Через тридцать лет, если доживу, мои пальцы изуродует артрит, кольцо с бриллиантом на них будет неуместно.
– Дорогая моя, поверьте человеку, который достаточно пожил на этом свете. В старости роскоши и комфорта хочется еще больше, чем в молодые годы. А бриллиант величиной с перепелиное яйцо уместен всегда.
– То есть вы считаете, что когда-нибудь Кулебякин будет стоить целое состояние? Значит, он все-таки гениален?
– Кулебякин – талант, бог при рождении определенно поцеловал его в темечко. Но на роду ему не суждено было прославиться, кто-то делает это искусственно.
– Значит, Кулебякина продвигают? Кто? Андрон Панайотов?
Услышав фамилию идейного оппонента, Израиль Моисеевич брезгливо поморщился:
– Панайотов – лишь марионетка в чужих руках. Имена тех, кто за ним стоит, мы узнаем позже. Просто посмотрим, кто окажется владельцем основной коллекции.
– У вас есть какие-то предположения, кто это может быть?
Израиль Моисеевич поднялся из-за стола:
– Увы, больше я ничего не могу сообщить. И так я был с вами предельно откровенен. В следующий раз, когда обратитесь ко мне за консультацией, зовите меня дядя Изя.
Я распахнула глаза:
– Дядя Изя?!
– Человек, у которого есть картины Николая Кулебякина, мне как родственник. Когда будете их продавать, мы еще увидимся, обещаю. А сейчас я должен откланяться.
Я улыбнулась:
– До встречи на Лазурном Берегу! Лет через тридцать.
Глава 26
Днем позвонил Мишка Пряхин и без лишних предисловий сообщил:
– Я нашел в Каринкином ноутбуке кое-что интересное. Как ты и предполагала, это связано с художником Кулебякиным. Я так понимаю, он давно умер. Судя по переписке, последние полгода Каринка через знакомых в Америке разыскивала его наследников. И, представь себе, нашла. Ты знаешь, кто такая Марина Смыслова?
– Жена Кулебякина. Она умерла от рака раньше него, еще в Союзе.
– Правильно. Так вот, у нее остались две девочки от первого брака. Оказывается, в свое время Кулебякин их удочерил, они уехали в Америку вместе с ним, выучились там, старшая, Вероника, стала юристом. И Карине удалось выйти на эту Веронику. Я обнаружил черновик письма к ней, который Карина не успела отправить. В нем она предупреждает наследницу, что картины ее отчима разворовывают через Музей советского искусства, что ей надо срочно приехать в Россию и заявить права на наследство.
– Карина точно не отправила это письмо?
– Точно, я вскрыл ее почтовый ящик, среди отправленных его нет. Очевидно, она решила подождать, пока у нее на руках не будут бесспорные доказательства.
Я впала в задумчивость, а Пряхин принялся с подъемом вещать:
– Карина была святой! Ее убили, потому что она хотела помешать мошенникам разграбить художественные ценности! Я никогда не забуду эту чистую девушку!
Я весьма сомневалась в чистоте помыслов Елоховой. Мишка же сам вспоминал, как невеста постоянно твердила, что скоро они разбогатеют. С каких таких доходов, спрашивается? А вот с этих самых. Во-первых, подлинник «Доброй жены» Карина умыкнула и припрятала у Ростислава Грунюшкина. Художник Сергей говорил, что делал копии с двух картин Кулебякина, скорее всего, где-то еще хранится второй шедевр. Неплохой запас на черный день, когда цены на творения художника взлетят до небес!
Но это когда еще будет, может, лет через двадцать – тридцать, а хорошо жить Карине хотелось уже сейчас. Пять тысяч долларов в ее свадебном клатче откуда взялись? Думаю, она шантажировала тех людей, которые занимались продвижением Николая Кулебякина на художественном рынке. Кто эти люди? Определенно, один из них – директор музея! Во-первых, он вполне годится на роль отца, которого Грунюшкин видел около ЗАГСа. А во-вторых, не господин ли Крысоедов пытался отвадить меня от музея, чтобы я ненароком не узнала ничего лишнего? Теперь главный вопрос: почему Крысоедов убил шантажистку? Очевидно, девушка зарвалась. Быть может, она стала требовать не только деньги, но и картины, а этого директор музея уже вынести не мог…
– Я прямо сейчас поеду к следователю, – сказал Мишка, – отдам ноутбук. Пусть правосудие покарает убийцу!
– Хочешь, я с тобой?
– Не надо, – твердо ответил Пряхин, – я должен все сделать сам. В память о любимой.
Хотя меня и раздирало любопытство, я не стала настаивать. Только предупредила:
– Ты, главное, про Чащину не упоминай, а то не ровен час сам загремишь на нары.
– Знаю, не дурак.
Я повесила трубку и попыталась вернуться к бытовым делам. Включила пылесос и стала убирать квартиру. Но дальше кабинета дело не продвинулось. Меня просто трясло от возбуждения, нужно было с кем-нибудь поделиться новостью. Как назло, Анастасии не было дома, прихватив Дусю, она поехала на вязку к очередной невесте. Я поняла, что если останусь в четырех стенах, то просто взорвусь! Наскоро оделась и вышла на улицу. Ноги сами собой принесли меня к метро, я доехала до станции «Третьяковская», вышла на Малую Ордынку и оказалась перед Музеем советского искусства. Не буду дожидаться милиции!
