говоря:
– У меня Франция в руках!
Вот он, жених для его Лисаветы. А что! Московского князя Ивана Васильевича, названного потом Иваном III, женили семи лет на тверской княжне Марии Борисовне. Сколько лет было невесте, доподлинно неизвестно, но, наверно, тоже немного.
Для высокого гостя были приготовлены королевские комнаты в Лувре, но они Петру не понравились потому, что были чересчур роскошные. Он сказал, чтобы ему отвели квартиру в каком-нибудь частном доме, но согласиться на это означало бы для правителей Франции проявить неучтивость к русскому государю, и ему предложили отель де-Ледигьер, находившийся около арсенала. Однако и там Петра смущало великолепие убранства комнат с дорогой мебелью и картинами. Он велел достать из дорожного фургона свою походную постель и постлать ее в прихожей.
Не обращая внимания на светские приличия, царь не стеснялся прерывать велеречивых посетителей, желавших представиться ему, и бесцеремонно удалял их или удалялся сам, отправляясь туда, где могло быть гораздо интереснее. Если случалось, что не оказывалось своевременно поданного экипажа, садился в первую попавшуюся карету, если даже она была обыкновенной извозчичьей, а однажды сел в карету жены маршала Матинньона, которая приехала к нему с визитом вежливости, и приказал везти себя в Булон. Маршал Тессе и его гвардейцы, приставленные сопровождать русского гостя, сбивались с ног, едва поспевая за ним.
Петр с удовольствием поехал в загородный охотничий домик, куда его возила герцогиня беррийская, нежели подвергаться утомительному этикету при посещении Лувра или Версаля. Никогда нельзя было знать, что он намеревался предпринять не только завтра, но даже через час, так внезапны и переменчивы были его планы. Французы удивлялись этому и огорчались, что не успевали вовремя подготовить все необходимое для приема царя в том или ином, зачастую совсем не предусмотренном месте.
– Непоседа, колоброд… – сетовали на него и свои люди, от денщиков до переводчика князя Куракина.
Поражал Петр знатных парижан и простотою своей одежды, являясь перед разряженными в кружева да в бархаты персонами в простом суконном камзоле, подпоясанном широким ремнем, на котором висела сабля. На голове – не пышнокудрый, не завитой и не напудренный парик, не с локонами, спускающимися чуть ли не до поясницы, а короткий, не прикрывавший шею, невзрачный паричок. Несуразным казался французам и распорядок дня царя Петра, при котором он обедал в одиннадцать часов утра, а ужинал в восемь вечера, когда изысканным парижанам только надлежало садиться за обеденный стол.
Приняв у себя малолетнего короля и сделав ему ответный визит, Петр занялся осмотром Парижа, отдавая предпочтение не достопримечательностям города, а знакомству с его обыденной жизнью. Интересовался городской торговлей, заходил в лавки и в мастерские ремесленников. Изделия, относящиеся к предметам роскоши, его не занимали, но с большой любознательностью расспрашивал о том, что предназначалось для повседневной житейской пользы. Интересовался ткачеством, мысленно перенимая ковровые и другие ткацкие изделия, как образцы в работе, для внедрения на своих русских фабриках. Понравился ему Инвалидный дом, где он осматривал все до мельчайших подробностей, а в столовой спросил солдатскую чарку вина и выпил за здоровье инвалидов, называя их товарищами, что вызвало их бурный восторг. Осмотрел женскую школу, устроенную г-жей Ментенон, посетил все классы, узнавал, как и чему учились пансионерки.
– Нашим бы девкам такую школу! – с нескрываемой завистью сказал Куракину.
Выразил желание увидеть г-жу Ментенон и поехал к ней с мыслью сманить ее к себе для устройства такой же школы в Петербурге, но г-жа Ментенон оказалась весьма престарелой и больной.
Ни назначенная в его честь охота с королевскими собаками, ни большие водопады Трианона, ни опера не производили на него того впечатления, какое неизменно запечатлевалось в памяти других великознатных гостей, посещавших Париж, и французам приходилось снова и снова удивляться весьма странным, по их мнению, вкусам русского царя. Он только мельком взглянул на королевские бриллианты, но очень долго и внимательно рассматривал изделия фабрики Гобелена; заинтересовался устройством движущейся планетной сферы по системе Коперника, и она так Петру понравилась, что он тут же сторговал ее, строго приказав своим людям:
– Во все глаза смотрите, чтобы не токмо какой планеты, но и самой малой звезды француз не притаил и не оставил у себя. Забрать все полностью.
В сопровождении королевского регента герцога Орлеанского осматривал выстроившихся на Елисейских полях мушкетеров, гвардейцев и королевских телохранителей и нашел, что «есть парни под стать нашим». На гондоле проплыл под парижскими мостами, а потом, пересев в карету, объехал вокруг города, осматривая его укрепления и другие фортификационные сооружения.
Пришлось Петру отбыть и такую гостевую повинность, как любование некоторыми великолепными зрелищами: у принцессы Конти осматривал ее прекрасный сад; в Марли восхищался блистательным фейерверком; любовался красивым надгробным памятником кардиналу Ришелье; присутствовал в Версале на балу и даже пробыл на нем несколько дольше одиннадцати часов – времени, когда обычно уже отправлялся спать. Обо всем великолепии и роскошестве французов отзывался весьма непочтительно. Говорил:
– Хорошо перенимать у них науки и художества, а в своем образе жизни они нам не пример. Не доведет их до добра столь великое пристрастие к роскошеству, ибо это мотовство.
А вот провести не один час в парижской обсерватории, побеседовать через переводчика с знаменитым географом Делилем о «пространственном положении» своего государства, – это Петру нисколько не надоедало. С большим интересом наблюдал химические опыты, сделанные для него ученым химиком Жоффруа, и выразил желание видеть глазную операцию, производимую знаменитым окулистом. Больного, шестидесятилетнего старика, привезли в отель, в котором остановился Петр, чтобы показать ему последние достижения европейского врачебного искусства. Не привыкать было Петру наблюдать за хирургическими операциями и самому производить их, но все же, когда окулист запустил иглу в глаз больного, царь невольно отвернулся и почувствовал спиной холодок внезапного озноба. Через минуту любопытство взяло верх, и он досмотрел операцию до конца. Она прошла успешно. Петр поднес к глазам старика свою руку и убедился, что тот видит ее, тогда как до операции не видел ничего. Было чему удивиться, и Петр, похвалив врача, сказал, что велит прислать к нему на выучку способного русского юнца, чтобы тот мог приобрести такую же сноровку в глазном искусном врачевании.
Уступив настойчивому приглашению служителей королевского аббатства, Петр осматривал у них ризницу и для ради вежливости согласился присутствовать при католическом богослужении, подтверждая тем свою веротерпимость, на что не решился бы ни один из прежних русских царей. В костеле играл орган, и эту музыку Петр посчитал более приятной, чем оркестровые звучания в оперном театре. В аббатстве св. Дионисия бенедиктинцы показывали русскому царю свои достопримечательности: камень со следами крови
