соседям… При малейшей демонстрации его флота, при первом движении его войск ни шведская, ни датская, ни прусская, ни польская корона не осмеливается ни сделать враждебного ему движения, ни шевельнуть с места своих войск».
Да, так. В петербургском Адмиралтействе трудом его кораблестроителей был создан многочисленный и сильный балтийский флот «открытого моря». Победы в Северной войне были одержаны на суше и на море, армией и военным флотом, русским солдатом и русским матросом.
Двадцать один год войны…
– Все ученики науки в семь лет оканчивают, а наша военная школа троекратное время была, однако ж так хорошо окончилась, что лучше было невозможно, – говорил Петр.
С большим торжеством отмечалось в Петербурге заключение Ништадтского мира. По городу, извещая об этом радостном событии, разъезжали двенадцать драгун с белыми перевязями через плечо и лавровыми ветвями, а перед ними – по два трубача.
Празднества начались так называемым «Первым триумфом». Участники объявленного маскарадного шествия переправлялись через Неву с Городского острова к Почтовому двору на плотах, в бочках и чанах. Возглавлял шествие новый князь-папа генерал Бутурлин, а сам Петр в мундире корабельного барабанщика бил в барабан, приплясывал и пел песни.
«Второй триумф» был в следующем месяце. 20 октября царь приехал в Сенат и объявил прощение всем осужденным, освобождение от платежей государственных должников, отмену недоимок, накопившихся с самого начала войны. 22 октября, после торжественного чтения мирного договора в Троицком соборе, архиепископ Феофан Прокопович произнес речь, в которой отмечал государственные заслуги царя Петра, за что он достоин называться Отцом Отечества, Императором и Великим.
Покосившись на архиепископа, опередившего с новым титулованием государя, в сопровождении сенаторов к Петру подошел канцлер Гаврила Иванович Головкин и, кашлянув в кулак, торжественно проговорил: «Вашего царского величества славные и мужественные воинские и политические дела, через которые токмо едиными вашими неусыпными трудами и руковождением мы, ваши верные подданные, из тьмы неведения на театр славы всего света, и тако рещи, из небытия в бытие произведены, и в обществе политичных народов присовокуплены; и того ради како мы возможем за то и за настоящее исходатайствование толь славного и полезного мира по достоинству вас возблагодарить? Однако ж да не явимся тщи в зазор всему свету, дерзаем мы, именем всего Всероссийского государства подданных вашего величества всех чинов народа, всеподданнейше молити, да благоволите от нас в знак нашего признания толиких отеческих нам и всему нашему отечеству показанных благодеяний титул Отца Отечества, Петра Великого, Императора Всероссийского принятия. Виват, виват, виват, Петр Великий, Отец Отечества, Император Всероссийский!»
Сенаторы трижды прокричали «виват», и за ними повторили сей приветственный возглас все находившиеся в церкви. В ответной речи Петр сказал, что заключением достойного мира увенчаты тяжкие труды, но, надеясь на мир, надо не ослабевать в военном деле; что надлежит стараться об общей государственной пользе и прибытке, от чего народ получит облегчение.
Колокольный звон, звуки труб, литавр и барабанов покрывали крики ликующих людей. На Троицкой площади сооружен был помост, на котором стояли бочки с вином и пивом. Петр взошел на него и, зачерпнув ковш вина, выпил за здоровье русского народа. Громовое «ура» подхватили орудийные салюты из крепости и со ста двадцати пяти галер, выстроившихся на Неве. Начался пир и новый маскарад, а с наступлением вечера стали загораться фейерверки. На темном фоне неба разноцветными огнями вырисовывались очертания храма Януса и вспыхнула эмблема правосудия, попирающая фурий, с надписью «Всегда победит», а на Неве появился фейерверочный огнецветный корабль с лентой-надписью «Конец венчает дело».
Глава седьмая
I
Вот и опять царица Прасковья у себя в Измайлове. Не было повода сетовать, жаловаться на житье- бытье. И с дочками все по-хорошему. И та и другая – герцогини, все равно что царицы в своих владениях. Ну, а что с мужьями у них не столь ладно вышло, тут уж ничего не поделаешь. У Анны его почти что и не было, а у Катеринки ее мекленбургский супруг оказался забулдыжливым. Бог даст, может, тоже скоро помрет, а вдовствующей герцогине больше почета.
Нет, не досаждала царица Прасковья богу излишними просьбами, а благодарила за такое его покровительство. Теперь бы еще Парашку в королевны определить, как вещал ей покойный провидец Тимофей Архипыч. Жалко, что помер он и дознаться нельзя, какое именно королевство он Парашке пророчил. Все пока вроде бы идет по путю, – тьфу, тьфу, тьфу, чтоб не сглазить! Надо полагать, и Парашкина судьба хорошо определится. Житейскими достатками она, царица Прасковья, не обижена, – до другого века так пробавляться можно, не укорачивал бы только бог земной срок ее жизни. Кроме царского денежного оклада получала она изрядный доход от своих вотчин, кои были в разных губерниях и уездах. Где – две, где – три тысячи посадских и крестьянских дворов, а где – и все пять. Были в ее владениях и беглые крестьяне, укрывшиеся от обедневших или жестокосердых помещиков, – царица Прасковья велела всех к себе принимать, чем больше душ в ее владениях будет, тем лучше. В случае можно некую толику из них и продать, каждая душа своих денег стоит, хоть даже бабьей или ребячьей будь. К подмосковным, псковским, новгородским владениям ей еще под Оршей деревни пожалованы, достаток все прибывает, – слава и благодарность всевышнему и Прасковье-пятнице, приставленной от сонма святых к тезке царице Прасковье. И только одна печаль одолевала, что не было рядом любимой дочушки Катеринки.
«Катюшечка, свет мой, здравствуй на множество лет! – писала ей мать. – Большая невзгода мне, что ты от меня далече. Письма твои, свет Катюшечка, чту и умильно плачу от них. Даже ломота в костях одолевать начинает, едва раздумаюсь о тебе. Приезжала бы ты ко мне поскорей, и будь при сем над тобой мое благословение. Не замедляй с приездом своим».
Вместо того, чтобы с каким-то нерасторопным нарочным письмо отправлять, надо послать самого верного человека, дворецкого Василия Алексеевича Юшкова (не чужой ведь он Катеринке), и пусть заверит он дочку, что проживание в Измайлове не станет убыточным для нее, а содержаться она будет со всей свитой на государственном коште.
А вот и радость – Катюшка приехала со своей доченькой Аннушкой и сподобающей ей герцогской свитой. Сразу и ломота в костях перестала, и бодрость к царице Прасковье вернулась, и уж так-то она умилялась, глядя на внучку. Отцом ее был герцог Карл-Леопольд, но величали маленькую цесаревну не Карловной, а Леопольдовной, посчитав, что русскому уху будет так благозвучнее.
Свет Катюшка поселилась в Измайловском дворце подле матери, а свита – в двух флигелях. Располневшая, смуглолицая, черноглазая герцогиня, дорогая Катерина Ивановна стала будто бы еще меньше ростом и, прибыв в свое родовое Измайлово, кубышкой перекатывалась по дворцовым покоям. Словно возвратившись к своей прежней девичьей безунывной поре, оглашала покои громким смехом да безумолчным говором. В ее свите самым доверенным лицом был герцогский адъютант – черноусый статный
