общества, я с вами говорю! Мы хитрее, умнее и чище вас, запятнавших себя не столько кровью противника, сколько кровью своих же товарищей! Поэтому мы будем двигаться вперед, изворачиваясь, соблюдая правила Игры, правила Системы. Но запомните, блядское отродье, мы построим свои правила, и тогда моря поглотят ваши останки! Мы уже здесь! А ведь вы этого никак не ожидали, не так ли?! Мы не тупые кролики, которых можно перевести на мясо в любое для вас удобное время. Нет, пусть товарищ впереди упал, но мы извернемся и пройдем еще сотню-другую шагов, прежде чем вы найдете способ уничтожить следующего. Но эти шаги, они будут чисты, как майская роса ранним утром. Они будут завоеваны потом и кровью, и только поэтому будут чисты перед Господом!
5. О врагах явных и скрытых.
Глухие да не услышат, ибо лишены подобного дара.
Слепые да не узрят, ибо в глазницах их зияет пугающая пустота.
Мы не требуем хоть какой-нибудь сатисфакции со стороны тех, кто не выбрал, чью же сторону он примет. Мы не собираемся доказывать всем вам наше право на существование. Мы даже не хотим уничтожать наших врагов. Мы просто ставим мир перед фактом своего существования, и не считаться с нами с этого момента станет просто невозможно. Мы самодостаточны. У нас нет ярости к нашим врагам, потому как ярость ослепляет и делает нас слабыми. «Мы размышляем, и уже поэтому обрекаем себя на поражение»,[8] – так говорил полковник Куртц об американцах во Вьетнаме, и то же самое мы можем с уверенностью в голосе отнести к самим себе. Только когда мы начинаем задумываться о смысле поступков, мы обретаем человеческое обличье и, значит, все те болезни, кои сопутствуют человеческому существу. Но мы должны выиграть эту Войну, и поэтому мы остаемся глухими к внутренней ярости, которая любого сделает слабым. Когда ты испытываешь подобные чувства к врагу, со временем ты уже не можешь абсолютно толерантно относиться нему. Ты начинаешь испытывать определенные чувства, а они сеют в душе семена сомнений в правильности совершенных тобою поступков. В конце концов, мы всего лишь инструмент в руках Господа, так почему бы нам полностью не отдаться Его воле? Или мы думаем, что мы намного умнее Его?!
На вашем пути бойтесь врагов скрытых и презирайте открыто возражающих. Ненависть делает явных врагов движения ТРЭШ слабыми, точно так же, как это происходит с нами. Скрытых же врагов выявить очень сложно. И дело здесь не в их изворотливости. Все гораздо проще – просто они не хотят, чтобы существовали такие, как мы. Мы – как бельмо на глазу у топ-модели, или как не на шутку разыгравшаяся язва двенадцатиперстной кишки во время праздничного обеда. Но мы, солдаты армии ТРЭШ, знаем, что Система, выпускающая и наших врагов, и безразлично относящихся к нам людей, и, наконец, будущее пополнение поколения ТРЭШ, сама сгнила, начиная от деревянных свай в основании и заканчивая стропилами, крышей. Она выпускает гнилых людей, и только благодаря этому стало возможным само возникновение ТРЭШ-поколения. Того заблудшего сына, который разрушит к черту мать-прародительницу. Он проделает это во избежание дальнейших мучений своего родителя. Он избавит в одночасье ее от язвенных наростов, гниющих ран, до крови расчесанной сыпи, покрывшейся коростой сукровицы... Он сделает это из-за любви и предельной ясности своего сознания, ясности в том, что иначе и быть не может.
Мы сделаем это, мы разрушим Систему! И никто не сможет остановить нас, солдат армии ТРЭШ. Мы найдем в глубине разжиревшего и погрузневшего тела Системы тот огонь, который стал началом всего, огонь Прометея. Мы и только мы найдем его и заново положим начало Свету. Никто, кроме нас! Только мы! Пусть товарищи гибнут... Прометей пожертвовал собой ради Света, так почему бы и нам не повторить его путь самопожертвования?! Зато в конце нас встретит огонь, который подарит очищение.
И таковым будет начало...
Закончил писать уже жутко утомленным. Тетрадка в клеточку превратилась в набухшую от крови и пота кипу листов. Я устало обвел комнату взглядом, за окном забрезжил рассвет. Я подумал, что не спал уже двое суток, и от этой мысли мне стало еще невыносимее, так как память возвратила в мельчайших подробностях все произошедшее за эти два дня. Я посмотрел на поднятую над поверхностью стола кисть – пальцы заметно тряслись. Окруженному одним лишь кругом от настольной лампы, мне стало совсем уж невыносимо сидеть в темноте, где и за окном, и в комнате, и в самом мне простирался мрак. Встав и сделав пару шагов, тело наконец-то почувствовало физическое истощение и повалилось на мягкий ворс ковра. Уткнувшись носом в него, я ощутил едва уловимый запах пыли и кислый – блевотины. И провалившись на самое глубокое дно самого темного из колодцев, я согрел свою пропавшую душу мыслью: «Где-то там, в конце, тебя действительно будет ждать Вечный огонь, согревающий заблудшие души и очищающий падшие».
Часть 3
ТРЭШ ОТСТУПАЕТ
ПАДЕНИЕ ПРОДОЛЖАЕТСЯ, ИЛИ К ВОПРОСУ О ФИЛОСОФСКОЙ МАТЕРИИ БЫТИЯ. ПУСТОТА И НИЧТО
Я двигаюсь вперед только по инерции прожитых дней!
После той вылазки в Николаевскую, где мы порядком облажались и наломали дров, нам всем троим нужна была передышка недели на две.
Выглянуло первое радостное солнышко. Все было спокойно, СМИ не трубили о
Мы сидим на скамейке в Таврическом саду за небольшим парком аттракционов, отделенным от сада оградой, и пьем пиво: я – «Невское Классическое», Тесак – «Адмиралтейское», Прыщ – «Балтику №3». В общем, круто сидим!
– Тесак, когда ты оглядываешься назад, что ты там видишь? – неожиданно даже для самого себя спросил я.
Я посмотрел на этого большого человека, откинувшегося на спинку скамьи и нежившегося на солнышке. Он зажмурил глаза и ответил:
– Гребаную пустоту, друг, гребаную пустоту...
Я слегка призадумался, но как ни старался отыскать хоть что-то хорошее, что совершил в жизни, ничего так и не находил. Может быть, когда-то в глубоком детстве... Да, какая-то херь всплывает. Но мне абсолютно насрать, я живу настоящим!
– Как ты думаешь, если мы уйдем из этого блядского мира, кто-нибудь пожалеет об этом?
Тесак опять задумался. Меня всегда поражало его умение подолгу держать паузу, выводя всех из себя, а затем парой фраз попасть в точку.
– Я так думаю, что ни хуя подобного.
– А как же вечный след во Вселенной и прочая ботва, а?
– Не-а, друг, такая муть не катит! Где ты видел, чтобы трое ублюдков оставили на небосводе довольно четкий след? Разве что в Аполло-13...
Мы весело заржали сами над собой.
– Ни хуя мы в этом мире после себя не оставим, – продолжил более серьезно Тесак, отхлебывая «Адмиралтейское». – Да и стоит ли?..
Повисла тишина. Я зажмурился на ласковое солнышко и тоже подумал: «А стоит ли?»
– Мы все ничто, потому как порождены ничем!
Я вспомнил слова Вождя: из ничего рождается ничто.
– Верно подмечено, чувак!
Я мельком отметил усратого в говно Прыща. Мы еще даже пить не начали, а он – в говно! За это я его и недолюбливаю. Прыщ пытается сосредоточиться на перспективе укутанного в снег парка, но взгляд
