5. Разбудил его Коллекционер. Вид у него был растерянный, в руке какой-то грязный клочок бумаги.
— Что это? спросил Упендра.
— Записка от Чемодасы.
— Мне?
— Написано, что мне. Но я хочу тебе ее прочесть.
— Что ж, прочти. Я люблю, когда читают вслух. Когда я был маленький, мне мама часто читала разные письма. Конечно, не называя корреспондентов! Между прочим, мы с Чемодасой только что виделись, он тебе привет передавал.
Стяжаев криво усмехнулся.
— Ты лучше послушай, что он пишет:
— Это все? — дрогнувшим голосом спросил Упендра.
— Нет. Ту еще приписка:
— Теперь все.
Упендра долго молчал.
— Ну, что ж, — сказал он наконец. — Если случайно где-нибудь его встретишь, передай спасибо за привет. Между нами говоря, я ничего большего от него и не ожидал.
6. Они поставили самовар, однако оба чувствовали себя не в своей тарелке и избегали смотреть друг другу в глаза. Разовор то и дело обрывался. Вдобавок Упендра вспомнил о разбитом блюдце, и ему стало совсем тошно.
— Послушай, — сказал он, стараясь не встречаться с Коллекционером взглядом. — На твоем месте я бы сейчас прошелся до свалки и обратно.
— Прямо сейчас? — удивился Коллекционер. — Без тебя? И без чая?
Упендра собрал все силы, чтобы не выйти из себя раньше времени, и процедил сквозь зубы:
— Кажется, я еще ни разу тебя ни о чем серьезном не просил, не правда ли? Считая, что это моя первая и последняя просьба. Ты видишь, в каком я состоянии? Не хватает мне только с тобой поссориться!
— Я понял, — сказал Коллекционер. — Только подожди одну минуту, — и выдвинул ящик стола.
Как он и рассчитывал, Чемодаса не смог унести всех денег, потому что самая нижняя в пачке купюра приклеилась ко дну ящика. Коллекционер плеснул не нее немного воды из стакана, дождался, когда клей размокнет, аккуратно отклеил, промокнул салфеткой и положил себе в карман.
После этого он быстро удалился.
7. Едва за ним закрылась дверь, как Упендра издал яростный вопль и, налетев с разбегу на пустой стакан, из всех сил пнул его ногой. Стакан упал, докатился до края стола, упал и взорвался, усыпав пол стеклянными брызгами. Упендра тем временем расправлялся с сахарницей. Чтобы ее опрокинуть, ему пришлось встать на ноги. Разметав сахар по всей скатерти, он что было силы пнул стоявшую на самом краю тарелку с бутербродами и отправил ее вслед за стаканом, после чего подбежал к очешнику, вытащил из него постельное белье и стал его рвать и метать, рыча и подвывая. Произведя еще некоторые, уже не столь значительные разрушения на столе, он быстро спустился на пол и устремился прямо к построенному Чемодасой загону. Перепуганные мыши с жалобным писком сбились в кучу, между тем как он с дикой свирепостью набросился на прочную загородку и в считанные секунды разломал ее на доски и расшвырял их в разныестороны. Напоследок он перевернул коробку из-под берушей, доверху наполненную крупой, и только после этого почувствовал некоторое облегчение.
К приходу Коллекционера он стоял посреди комнаты, скрестив над собой ноги, и с самым мирным и удовлетворенным видом наблюдал за жадно пасущимися мышами. При появлении Коллекционера мыши быстро попрятались, а Упендра философски подумал: «Сколько было затрачено усилий, а они так и остались полудикими, неблагодарными созданиями. Так стоит ли продолжать?»
8. Дмитрий Васильевич держал в руках красивую коробку с голубой лентой.
— Что там, если не секрет? — спросил Упендра.
— Сейчас увидишь.
Он поставил коробку на стол и начал развязывать ленту.
— Я тут немного насорил, — признался Упендра.
— С кем не бывает.
Наконец бант был развязан. Коллекционер достал из кармана белый носовой платок, расстелил его на столе, после чего снял с коробки крышку и начал по одной, двумя пальцами, вынимать и расставлять на столе синие с золотом чашки и блюдца. За ними появились тарелочки для пирожного, большое блюдо, чайник для заварки, сахарница, молочник… Это был настоящий кукольный сервиз на двенадцать персон!
Глазами полными слез, онемев от восторга и благодарности, смотрел на него Упендра.
— Сервиз! — прошептал он, и слезы потекли по его лицу. — Если бы ты знал, сколько лет я мечтал о таком! С самого детства. Сколько раз я намекал маме… Но мне не покупали! [103]
Он разрыдался.
9. — Теперь у нас начнется новая жизнь, — сказал Стяжаев. — Мы будем приглашать к себе гостей, пить с ними чай, слушать музыку. Ты будешь рассказывать свои книги. Хватит нам скитаться по помойкам.
— Вот именно! — сказал Упендра и вытер слезы. — Ты знаешь, может, и нехорошо так говорить, но я даже рад, что Чемодаса сам догадался, что ему лучше удалиться. Ведь я все время мучительно думал: ну как ему намекнуть, чтобы он понял, и в то же время не обиделся? Да и не мог я один решать за нас обоих.
— Я и сам от него уставал, просто сказать стеснялся, — признался Коллекционер.
— Ну, если даже ты уставал! А представь, каково было мне оставаться с ним с глазу на глаз с утра до вечера.
— Представляю!
— Иной раз это было просто опасно.
— Не сомневаюсь.
— Кстати, я кажется, знаю, из-за чего он ушел.
— Из-за чего?
— Я думаю, из-за мышей.
— Из-за мышей?!
Дмитрий Васильевич еще не знал, что в комнате завелись мыши.
— Не удивляйся. Он всегда старается казаться невозмутимым, но это только роль, я-то его давно знаю. На самом деле он страшно нерешителен. И вечно у него какие-то страхи, тревоги, сомнения. Пока ты ходил на свалку за посудой, я восстановил в памяти мой с ним последний разговор, и сразу вспомнил, как он переменился в лице, когда узнал, что у нас мыши. Тогда я как-то не придал этому значения, а сейчас не
