он решил заглянуть в тумбочку. Там стояла бутылка кефира, а на тарелке лежали два яблока. Через минуту Лёня убрал в тумбочку пустую посуду. Он чувствовал себя немного лучше, но не возражал бы против настоящей еды. В это время дверь слегка приоткрылась, и неуверенный женский голос пробормотал:
— Спит…
Это была Женя. Рядом с Женей стоял Юра Сергеев.
— А вы правда по воздуху ходили? — неуверенно усмехаясь, спросил Лёня. — Мне не приснилось?
— Правда, — серьезно подтвердил Юра.
Лёня хотел что-то сказать, но только вздохнул…
Глава двенадцатая
КОРОЛЬ И ПРЕМЬЕР-МИНИСТР БИССЫ ПОСЕЩАЮТ АКАДЕМИКА АНДРЮХИНА
Кроме сотрудников Академического городка во главе с Иваном Дмитриевичем Андрюхиным, Крэгса встречали на аэродроме десятки советских и иностранных журналистов.
Самолет бесшумно возник далеко в небе и через мгновение, снижаясь, уже взревел над аэродромом. Вскоре появились пассажиры. Впереди шагал, принужденно улыбаясь, костлявый, долговязый Крэгс; за ним, стараясь сохранять величие, семенил Хеджес; он прихрамывал, опираясь на плечо какого-то молодого великана в шляпе набекрень. Этого услужливого русского атлета, с лица которого не сходила улыбка, Хеджес приметил еще в баре Пражского аэропорта. Они сразу понравились друг другу и в самолете уселись рядом. Во всяком случае, Хеджес был очень доволен своим новым знакомым, носившим, правда, чертовски трудное имя — Степан Степанович. На вопрос о профессии Степан Степанович коротко ответил: «Математик-вычислитель», — и при этом любезно улыбнулся, показав ослепительные зубы.
Спускаясь по трапу, Хеджес оступился, и так неловко, что его новый приятель едва успел подхватить незадачливого премьер-министра Биссы. Цепляясь за молодого атлета, Хеджес впервые заподозрил что-то неладное. Лицо Степана Степановича преобразилось. Улыбку сменила плаксивая гримаса, губы задрожали, и все услышали странные жалобные звуки, отдаленно похожие на рыдания.
— Что с вами, что случилось? — пролепетал Хеджес в явном испуге.
— А, черт возьми! — Академик Андрюхин быстро подошел к юному великану и провел рукой по его кадыку: всхлипы прекратились. — Прошу извинить. По замыслу этот автомат, очутившись на твердой земле, должен был весело приветствовать встречающих. Но он почему-то повел себя, как при расставании… Напутали наши программисты. Черт знает что!..
— Позвольте! — пролепетал Хеджес. — Вы хотите сказать, что этот тип, — пятясь, он показывал пальцем на своего приятеля, — не человек?
Андрюхин соболезнующе развел реками:
— Он из серии Степанов Степанычей…
— Но мы с ним говорили о политике… Он пил пиво!..
— А почему бы и нет? — поднял брови Андрюхин.
Установленный порядок встречи не позволял подробнее останавливаться на этом вопросе, тем более что юный великан куда-то исчез.
Теперь прямо на Крэгса и Хеджеса среди расступившихся журналистов и ученых двигался краснощекий, толстый мальчик лет двенадцати с огромным букетом цветов.
— Дорогие гости… — пролепетал он вздрагивающим голосом, останавливаясь чуть ли не за две сажени. — Наши дорогие гости…
— А этот из чего сделан? — крикнул Хеджес и, подойдя вплотную к толстому мальчишке, довольно бесцеремонно ухватил его за плечо.
— Ну, это вы бросьте! — Мальчишка отступил на шаг, отмахиваясь от него букетом. — Я Лёня Бубырин, самый настоящий человек. А вы профессор Крэгс?
Крэгс, отодвинув Хеджеса, подхватил букет, попробовал было поднять в воздух и Лёню, но не рассчитал свои силы.
— Это только Бычок может… — сообщил Лёня, хмуро поправляя шапку и втягивая живот.
Он так присматривался к Крэгсу, что тот, незаметно оглядев свой туалет и не обнаружив изъянов, попросил объяснить, чем он привлек внимание молодого человека…
— А вы не пират? — спросил Лёня Крэгса.
— Нет. — Крэгс с непривычным для него удовольствием рассматривал Бубыря и, что было совсем уже странно, искренне пожалел, что стал ученым, а не пиратом. — Но я живу на островах Южного океана и делаю черепах…
— Вы привезли их? — Глаза мальчишки сверкнули любопытством.
— Нет. — Крэгс даже чуть расстроился, заметив, как поблек в глазах своего нового знакомого…
Выступая перед микрофоном, Крэгс, между прочим, заявил, что хотя все на свете, в сущности, бесполезно, но по пути из Советского Союза домой он непременно посетит и Соединенные Штаты; представители американских агентств, ласково улыбаясь, тотчас закивали головой Хеджесу показалось, что это кивают два Степана Степановича, и он в ужасе отвернулся…
Ученые на нескольких машинах, не задерживаясь в Майске, двинулись в Академический городок, а Лёня с ребятами не торопясь, с сознанием исполненного долга отправился через весь город домой.
Его возвращение в Майск после нелегкого путешествия в Академический городок не было триумфальным. Знакомые мальчишки только недоверчиво хмыкали, когда он им кое-что рассказывал, а Пашка, выслушав восторженный лепет Бубыря, коротко бросил:
— Заливаешь…
Лишь Нинка, в присутствии Лёни еще более недоверчивая и насмешливая, чем другие, за его спиной только и говорила что о необыкновенных подвигах Бубыря.
— Вы думаете, его можно провести? — трещала она, всплескивая руками и делая большие глаза. — Ага, ага, попробуйте! Бубырь давно все заприметил. Он шел по следам Мухи. — Нинка закатывала глаза. — Он спас ее с опасностью для жизни. Увидите, ему еще медаль дадут за отчаянную храбрость. Только он скромный. Герои — они всегда скромны… Представляете, ночью идти через лес! А вы, может, думаете, что Бубырю бывало страшно? Ну да, как же! Вы знаете, сколько Бубырь шел? Сто километров! Почти сто километров, и половину прополз на брюхе! Я пробовала! Уж на что я ловкая, пусть все скажут, а переползла только половину школьного двора!.. Бубырь почему, думаете, молчит? Потому что знает страшный секрет… Государственная тайна!..
А Бубырь, по совету Пашки, действительно помалкивал и даже сердито огрызался, когда к нему слишком приставали. И это больше, чем что-нибудь другое, начало убеждать ребят в серьезности Бубыревых подвигов.
Вообще настроение у Лёни было неважное. Вчера Пашка после тренировки хоккеистов их двора сказал:
— Играешь последний сезон.
— Это почему? — осведомился робко Бубырь.
— Пузо отрастил — как слон… Толстый, неповоротливый…
— Что же мне теперь делать?
— Худеть надо. Гимнастику делаешь?
— А не то!.. И дрова колю, и холодной водой до пояса, и на лыжах, только у меня от всего этого аппетит растет…
— Это плохо, — сказал Пашка. — Я твой аппетит знаю. С твоим аппетитом не похудеешь…
Лёня горько усмехнулся.
— Наверное, я какой-нибудь ненормальный… — растравлял свою рану бедный Бубырь. — Все надо мной смеются, одна мама радуется. А тетки — и знакомые и незнакомые — норовят ущипнуть, как будто я неживой. Так меня хватит ненадолго… А почему? Целый день ем. Как мне перестать, не знаю! Главное, все
