ты это сделал для других; они любят жизнь и ненавидят смерть. Но если мы увидим, что смерть неизбежна, тогда, клянусь Богом, мы убьём наших детей и наших жён, мы сожжём всё, что имеем, мы не оставим вам в качестве добычи ни одного динара, ни одного дирхема, но одного мужчины и ни одной женщины, которых вы бы смогли увести в рабство. В заключение мы разрушим святыню Гроба Господня, мечеть аль-Акса и другие места, мы убьём пять тысяч мусульманских узников, находящихся у нас в плену, и потом уничтожим всех верховых и вьючных животных. И, наконец, мы выйдем и будем сражаться с вами не на жизнь, а на смерть. Никто из нас не умрёт прежде, чем убьёт многих из вас».
Хотя на Саладина эти угрозы особого впечатления не произвели, он был тронут горячностью своего собеседника. Дабы не создать впечатление, что его можно легко переубедить, он повернулся к своим советникам и спросил у них, может ли он отказаться от клятвы взять город мечом, чтобы избежать разрушения исламских святынь. Их ответ был положительным, но зная неисправимое великодушие своего правителя, они настояли на получении от франков перед тем, как их отпустят, финансовой компенсации, поскольку долгая военная кампания совершенно опустошила государственную казну. Неверные, сказали советники, являются фактическими пленниками. Чтобы получить свободу, каждый человек заплатит выкуп: десять динаров за мужчину, пять за женщину и один за ребёнка. Балеан принял это условие, но решил защитить бедняков, которые, как он сказал, не могли заплатить такую сумму. Нельзя ли освободить семь тысяч этих людей за тридцать тысяч динаров? В очередной раз просьба была удовлетворена к ужасу казначеев. Балеан приказал своим людям сложить оружие.
В пятницу 2 октября 1187 года, на 27 день месяца раджаб 583 года хиджры, в день, когда мусульмане празднуют ночное путешествие Пророка в Иерусалим, Саладин торжественно вступил в Святой Град. Его эмиры и солдаты имели строгий приказ: ни одни христианин, будь то франк или местный житель, не должен пострадать. Действительно, не было ни убийств, ни грабежа. Несколько фанатиков потребовали разрушить церковь Гроба Господня в качестве отмщения за злодеяния, совершённые франками, но Саладин поставил их на место. Пусть франки совершают сюда паломничество, когда захотят. Разумеется, франкский крест, установленный над Храмом в скале, был снят; и мечеть аль-Акса, переделанная в церковь, опять стала местом поклонения для мусульман после того, как её стены были окроплены розовой водой.
Пока Саладин, окружённый толпой соратников, ходил от одной святыни к другой, плача, молясь и простираясь ниц, большинство франков оставалось в городе. Богатые занимались перед отъездом продажей своих домов, товаров и прочего имущества; покупателями в основном были православные христиане или яковиты, остающиеся в городе, кроме них имущество приобретали позднее еврейские семьи, поселённые в Святом Граде Саладином.
Балеан постарался, как мог, собрать деньги, необходимые для выкупа самых бедных. Выкуп сам по себе был не слишком высоким. Состояние князей как правило составляло несколько десятков тысяч динаров или даже сто и более тысяч. Но для простых людей даже двадцать динаров за семью представляли собой доход за весь год или за два. Тысячи несчастных собирались перед воротами города, чтобы вымолить несколько монет. Аль-Адель, который был не менее чувствителен, чем его брат, попросил разрешения отпустить без выкупа тысячу бедных пленников. Узнав об этом, франкский патриарх попросил ещё семьсот, а Балеан — пятьсот. Все они были выпущены. Потом, по собственной инициативе, султан объявил, что могут уйти все пожилые пленники, а также дал свободу отцам семей, оказавшихся в плену. Что же касается франкских вдов и сирот, то он не только освободил их без всякого платежа, но и одарил их перед тем как отпустить.
Казначеи Саладина были в отчаянии. Если уж освобождать без компенсации осчастливленных бедняков, так хоть бы увеличить выкуп за богатых! Ярость этих верных слуг государства достигла апогея, когда патриарх Иерусалима выехал из города в сопровождении множества повозок, нагруженных золотом, коврами и всеми видами самого ценного имущества. Имадеддин аль-Асфагани, по его собственным словам, был возмущён этим.
Я сказал султану: «Этот патриарх везёт богатства, которые стоят не меньше двухсот тысяч динаров. Мы разрешили им увозить своё добро, но не сокровища церквей и монастырей. Их нельзя отдавать!» Но Саладин ответил: «Мы должны точно соблюдать подписанные нами соглашения, тогда никто не сможет обвинить правоверных в нарушении договоров. Напротив, христиане будут везде вспоминать о благодеяниях, которыми мы их осыпали».
Действительно, патриарх заплатил десять динаров, как все остальные и даже воспользовался сопровождением, чтобы добраться до Тира без всяких помех.
Саладин завоевал Иерусалим вовсе не для того, чтобы собрать горы золота, и ещё меньше, чтобы осуществить месть. Он всегда стремился, по его словам, исполнить свой долг в отношении Аллаха и веры. Его победа имела целью освобождение Святого Града от ига захватчиков и при этом без кровопролития, без разрушения, без ненависти. Его счастье состояло в том, чтобы пасть на землю там, где без него не смог бы молиться ни один мусульманин. В пятницу 9 октября, через неделю после победы, в мечети аль-Акса была устроена официальная церемония. По этому памятному случаю многочисленные деятели религии оспаривали между собой честь произнести проповедь. В конце концов таковым стал кади Дамаска Мохаеддин Ибн аль- Заки, преемник Абу-Саада аль-Харави. Именно ему султан дал право подняться на кафедру в драгоценном чёрном одеянии. Его голос был чистым и сильным, но лёгкая дрожь выдавала его волнение: «Слава Аллаху, даровавшему исламу эту победу и вернувшему этот город в лоно веры после векового проклятия! Слава воинству, которое он избрал для этого завоевания! И слава тебе, Салахеддину Юсуфу, сыну Айюба, вернувшему этому народу его поруганное достоинство!»
Часть пятая
Отсрочка (1187–1244)
Когда правитель Египта решил отдать франкам Иерусалим, все страны ислама потрясла буря возмущения.
Глава одиннадцатая
Несостоявшаяся встреча
Почитаемый как герой после отвоевания Иерусалима, Саладин не стал менее подверженным критике: дружеской критике со стороны близких людей и всё более язвительным нападкам со стороны противников.
Салахеддин, — говорит Ибн аль-Асир, — никогда не выказывал твёрдости в своих решениях. Когда он осаждал какой-нибудь город, и его защитники сопротивлялись некоторое время, он охладевал и снимал осаду. А ведь монарх не должен поступать так, даже если судьба ему благоприятствует. Лучше иногда потерпеть неудачу, оставшись твёрдым, чем иметь успех и затем расточить плоды своей победы. Ничто лучше не иллюстрирует эту истину, нежели поведение Салахеддина в отношении Тира. То, что мусульмане потерпели неудачу перед этим городом, исключительно его вина.
Не проявляя открытой враждебности, моссульский историк, верный династии Зенги, постоянно сдержан по отношению к Саладину. После Гиттина, после Иерусалима, Ибн аль-Асир присоединился к общему восторгу арабского мира, что, однако, не мешало ему без всяких послаблений отмечать ошибки
