печальное выражение. С уверенностью могу сказать: она вспоминает сцену одного старого фильма, где красотка страдает от любви.
— Надо же, расщедрилась! — хмыкаю я.
— Да уж. Могла бы посидеть рядом с ребенком, пока та не проснется.
Она нервничает потому, что сошла с пьедестала: вступила в диалог, признала мою правоту. Она тут же берет другой сценарий. В новом сценарии сама она осталась бы сидеть до самого утра у кровати ребенка, а когда девочка проснулась бы, крепко обняла ее. Камера дает крупный план, девочка смотрит ей в глаза, и Норан с дрожащими губами говорит: ах, детка, детка моя.
— Я ищу Мэри Джейн. Мне нужно кое-что ей сказать.
— Они ушли перед вашим приходом. Она с господином Карром.
Меня будто током ударяет. Ушли — с Дональдом Карром? Зачем же ты спал в обнимку со мной? Спать в обнимку — большая близость.
Она замечает выражение моего лица.
— Они вместе завтракали. А потом…
— Тогда я оставлю ей записку, — перебиваю я. И улыбаюсь: — Большое спасибо за чай. Вы эти дни — мой ангел-хранитель.
— Вы так любезны, — ее лицо сияет поразительной красотой. Настоящие звезды умеют принимать лесть, комплименты и благодарность!
Иду к двери и чувствую, как кто-то дырявит мне взглядом спину. Оборачиваюсь посмотреть: Капитан! Ему неприятно, что я секретничаю с Парвати Норан. Он смотрит на меня умоляюще. Будто говорит: «Умоляю тебя, дальше не надо. Здесь — моя территория».
А здесь — моя.
Девять
Но почему же ты с ней? И это после того, как ты с любовью обнял меня, и я уснула в твоих руках? Как же ты можешь быть с ней? А может, вы сейчас занимаетесь любовью у нее в каюте? Ты ласкаешь ее своими большими руками…
В дверь стучат. Кричу:
— Входите, кто там еще?
— Я только что получила вашу записку, — в каюту влетает Мэри Джейн. — Ничего не поняла.
— Не думала, что пишу непонятно, — замечаю я. — Бабушка девочки, госпожа Сюрейя, не должна завтра сесть на корабль, даже если она в Марселе. Девочка не хочет. Вот и все.
— От кого она узнала, что приедет бабушка?
— От меня. Я что, опять допустила ужасную ошибку? Помешала ей насладиться милым сюрпризом, который ей приготовили заботливые няньки? Говорю четко и ясно: она не хочет!
— Почему вы так нервничаете?
Невозможно.
— Нет, милочка, ну что вы!.. Я просто только что жутко поругалась с нашей подопечной. Сегодня утром я собиралась сойти на берег, и совершенно напрасно…
— Она так счастлива с вами, — она садится и закидывает ногу на ногу. — Вы не понимаете: она впервые в жизни испытывает интерес к кому-то, кроме матери. Тамара, должно быть, едва вас увидела, почувствовала невероятную химическую связь, которая возникнет между вами.
— Боюсь, как бы химической аварии не произошло.
Ей явно хочется сказать: «Ах, какую чушь вы несете», — но она лишь качает головой и улыбается.
— Ради вас она собирается бросить свои таблетки. Так она мне сказала десять минут назад. Девочка ужасно боится потерять вас. Она не привыкла в жизни никого терять.
— Что вы говорите, мисс Праймроуз? Вы же мне все уши прожужжали о ее детстве, полном и горя, и потерь! А отца она разве не потеряла? А дедушку, а мать?
— Вы никак не понимаете ее отношений с матерью, — заводится она. — Вчера вечером та много часов провела в слезах у ее кровати. Проблема, возможно, в том, что она слишком сильно привязана к дочери. Она никак не может контролировать дозу их общения.
— Это оттого, что она тратит всю энергию на другие дозы, — меня душит ненависть. — Она обычная пустышка, которая не в состоянии любить свою дочь.
— Про вас тоже не скажешь, что вы в состоянии любить! — ее глаза подергиваются льдом. Затем она вскакивает и вонзает красные ногти в спинку кресла.
— Зато вы идете по жизни счастливая, вас ничто не держит, ничто не связывает, вы восхищаетесь избранными, а еще теми, у кого есть успех и деньги. Вас и подобных вам выпускают на рынок в серийном производстве уже лет десять-двадцать: вас можно сегодня встретить везде, Мэри Джейн Праймроуз.
— Я уж, конечно, не из тех, кто гордится талантом быть проблемным, наглым и грубым, — говорит она, по привычке вздымая бровь. — Какой ошибкой было с моей стороны что-либо обсуждать с вами. Теперь — только служебные отношения. Вы, насколько я понимаю, вообще не умеете разговаривать, не устраивая скандала?
— Ответ на ваш вопрос предлагаю вынести за рамки служебных отношений, — отвечаю я. На столе стоит оставшийся со вчерашнего вечера «Джек Дэниэлз». Наливаю и делаю глоток.
— Лучше всего будет вам сойти с корабля в Марселе. Очевидно, от вас малютке больше вреда, чем пользы.
— Не вам решать, — поворачиваюсь я к ней спиной. — Вы только можете пожаловаться на меня компетентным людям и подождать их решения. Но прежде всего сделайте так, чтобы мадам Сюрейя не села на корабль. А в Марселе ни я, ни девочка с корабля не сойдем.
Не глядя на нее, выхожу в ванную. Закрываю за собой дверь, и она исчезает с глаз. Сижу на закрытом унитазе, глотаю полный горечи алкоголь и слушаю ее резкие шаги. Хлопает дверь. Да, эту не объедешь. Не мой стиль.
— Ты здесь?
С унитаза кричу:
— Входи, дверь открыта!
— Где ты? Где ты?
Тихонько выхожу с пустым стаканом. Она ищет меня под кроватью.
— Я, конечно, спряталась от тебя, но не так серьезно!
Она поднимает голову:
— А я туда иногда залезаю. В шкафу, когда одиноко и хочется поплакать, тоже неплохо.
— Когда я была такой, как ты, я всегда плакала в маленькой нише, которая была у меня между шкафом и стеной в комнате.
— Да? — удивляется она.
— Так я расходовала свой запас плача. Каждый человек при рождении получает запас плача. Чем быстрее растратишь его, тем лучше, — вновь наливаю себе «Джека Дэниэлза».
— А я закончила «Танго танцуют вдвоем». Теперь на очереди «Казнь китайца». Не знаю, что со мной, смогу ли я ее закончить.
— Тогда передохни, — говорю я. — Слишком много работать вредно для искусства.
— Знаешь, у меня такая противная бабушка… Наверное, если бы она не была моей бабушкой, я бы смогла ее полюбить. Иногда мне ее даже жалко. Ведь она такая забавная… Ты только представь: кожа от бесконечных подтяжек стала пластмассовой. Нос похож на пуговицу от бесчисленных пластических операций. Ресницы — накладные, губы — силикон. Ничего своего. Просто кукла. Монстр из фантастического романа. А ее аппетит? Казалось бы — как только ее дряблое тело столько вмещает? А она все ест да ест! А еще вся ее жизнь, каждая секунда, посвящена погоне за каким-нибудь мужчиной. Вот влюбится в кого- нибудь и бегает за ним. Пока не надоест. Это вообще-то и утомительно, и унизительно, но только не для
