говорила, что характером тетя Руби в деда Люка, она была права.
А потом случилось это: мы разбили лампу. Гнусную, похожую на здоровенную задницу. Тетя говорила, что это подарок тайного поклонника, и каждый вечер ее включала. Стояла лампа на столике у громадного кресла дяди Арвилла. Зелено-желтая с золотыми кляксами на ножке, с огромным золотым абажуром.
Мы с Микой поцапались из-за журнала комиксов про Супермена. Он вырвал его у меня, я треснула ему кулаком по руке. Стиснув от злости зубы, братец толкнул меня, я налетела спиной на столик. Раздался треск — и линолеум усыпали осколки, одновременно раздался вопль тети Руби.
Она нависла над нами, настоящий птеродактиль из книжки Мики, то разевая, то захлопывая рот, будто клюв, готовая нас растерзать. Выкрикивала разные ругательства и брызгала слюной. Мика стал собирать осколки, я пыталась выпрямить погнувшийся каркас абажура.
Руби огрела Мику по затылку, глаза от злости сузились в щелочки.
— Сопливые засранцы! Это подарок Джексона!
Она вдарила Мике по ноге, он закусил губу, чтобы не расплакаться.
— Вы вконец достали меня, ублюдки!
— Мы нечаянно. — Я поднялась с пола, вцепившись в то, что осталось от лампы.
— Молчать! — Тетя замахнулась, я вся обмерла. Мика подошел и встал рядом.
— И хорошо, что она разбилась, она такая же страшная, как вы!
Тетя Руби вмазала ему под дых. Мика перегнулся пополам, на губах его повисла струйка слюны.
Я тогда подумала, что брат у меня хороший, почти всегда хороший, и какая же злюка тетка, вон как ему вдарила. То дерется, то хлещет по ногам розгами из-за всякой ерунды. Я обезумела от ярости. Она охватила меня, будто пламя. Разбежавшись, я толкнула тетю Руби. Но эта жирная глыба даже не качнулась.
Зато оскалила зубы и, вцепившись в свои кудри, так заверещала, что у меня подогнулись коленки. Я мысленно уговаривала Мику бежать, но он тоже, будто упрямый баран, не двигался с места. И тут я увидела, что глаза тети Руби совсем как у дьявола из церковной книги Муси-Буси. Лицо побагровело, волосы разлохматились, ведьма ведьмой. Она молча стала таскать меня за хвост, долго-долго, кожу на голове мучительно саднило.
Подбежал Мика, втиснулся между нами, на этот раз тетя Руби наподдала ему так, что брат отлетел в другой конец комнаты. Как Мика приземлился, я не видела, но услышала глухое «бамц» об стенку. Схватив мою руку, ведьма протащила меня по гостиной и выволокла в холл. Я истошно визжала, в голове бухали барабаны. Я мечтала, чтобы дядя Арвилл, которого я здорово недолюбливала, оказался дома, он бы загнал ее под холодный душ, чтобы утихомирить эту поганую сучку.
Мика ковылял за нами следом. На щеке его вздулась огромная шишка, глаз заплыл.
— Стоять! А то щас оторву ей башку, понял? — рявкнула тетя.
Мика остановился.
Руби втолкнула меня в вонючую ванную комнату, я грохнулась на пол. Она так шарахнула дверью, что дверь эта едва не слетела с петель.
— Ну что, малявка?! Жирная потаскушка! Теперь будешь знать свое место! — крикнула тетя.
Мика снаружи колотил по двери.
— Тетя Руби! Я больше не буду! Тетя Руби!
Тетя открыла аптечный шкафчик, достала оттуда ножницы. Я приготовилась к боли, предсмертной, когда тетя начнет меня убивать. Держа меня за воротник, эта взбесившаяся уродина откромсала мне хвост. Потом сунула мою голову под кран, в раковину, и держала там, держала…
Голос Мики звучал теперь будто издалека:
— Ви, ты как там, ничего? Прости меня…
Руби вытащила мою голову из раковины.
— Мамаше своей вы не нужны, ни ты, ни твои братья. — Она развернулась было к двери. — Она не собирается вас забирать. Увела у меня парня, подтибрила шмотки. Сволочь, потаскуха. И еще считает, что она лучше меня.
Руби схватила меня за плечи и давай трясти, голова моя дрыгалась, запросто могла отвалиться.
А тетя все вопила:
— Угробила собственного ребенка! И дальше будет вас гробить, если припрет!
Мика дергал дверь за ручку, дверь грохотала.
— Все вы врете! Неправда это. Брехня!
Она отпустила меня, и я упала в лужу под раковиной. Так и лежала, прижавшись щекой к холодному кафелю, а тетя ласковым голосом произнесла:
— Замолчи, щенок. Мало получил? Или считаешь, сестре твоей надо добавить, а?
— Нет, мэм, — сказал Мика.
— А теперь проси прощения за все гадости, которые ты мне устроил.
Я надеялась, что он не станет. Пусть скажет, чтобы заткнулась, пусть так на нее топнет, что рухнет дом, пусть… хотя у меня тряслись все поджилки.
— Я жду, сопливый засранец.
— Простите меня за все гадости.
Огромная жирная ступня снова развернулась ко мне пальцами.
— А теперь ты, Толстуха.
Я молчала.
— Ладно, может, и твоему брату пора поменять прическу? А еще лучше вообще оторвать башку.
— Я буду хорошо себя вести, — сообщила я пропахшим мочой кафельным плиткам.
Ступня отодвинулась.
— То-то же. А теперь тете Руби пора заняться делами.
Она распахнула дверь, едва не сбив Мику с ног, и потопала в коридор.
Мика вбежал в ванную, увидел, что я на полу.
— Эй, тебе очень больно?
— Не-а.
Он помог мне встать, протянул кусок туалетной бумаги, чтобы я высморкалась, хотя я-то знала, что совсем-совсем не плакала. Я увидела в зеркале обкромсанные клочья волос и красное расцарапанное лицо. Мама точно бы отвела глаза, такая я была страшная. Мика схватил меня за рукав и осторожно вывел из ванной.
— Охо-хо, сестренка, ну ты и опухла, — заметил он.
Сам Мика со своим заплывшим глазом походил на мультяшного морячка Папая, тот ведь все время прищуривается.
— Подметете осколки — и бегом за стол! — визгливым голосом крикнула тетя Руби из кухни.
Мы подметали, а по радио Хэнк Уильямс с надрывом пел про переменчивые сердца.
Тетя Руби подала макароны с сыром, а на сладкое банановый пудинг. Она поманила нас пальцем.
— Садитесь скорее, я готовила, старалась. — Она улыбнулась, совсем как один из бандитов в сериале «Бонанза», старина Хосс классно расквасил ему нос. Вот бы Хосса сюда, с таким силачом тетка точно бы не справилась. Она покачала головой в бараньих кудрях.
— Простите меня, ребятки. Иногда я чумею, сама не знаю, что на меня находит. Ешьте. — Она показала рукой на стол.
Мы съели макароны, потом запустили ложки в пудинг. Он оказался очень вкусным, и меня это злило. Когда тетя Руби не смотрела на нас, Мика разевал рот, демонстрируя мне месиво из печенья и бананового пюре. Я зажимала рукой губы, чтобы не рассмеяться. Мы делали вид, что уже все забыли. После еды тетя завела нас в гостиную и велела стоять смирно, потому что ей вздумалось нас сфотографировать. Щелкала и ухмылялась, говорила, что нашей маме очень понравятся снимки ее деточек. Отличные снимки, пусть порадуется.
Приехал с рыбалки дядя Арвилл. Увидев нас с Микой, что-то проворчал и прямиком отправился в свой сарай. Дядю я не любила. От него пахло жирным бриолином и застарелым табаком, не говоря уж о других, еще менее приятных запахах. Он рассказывал разные истории, вернее, их было всего несколько, вроде
