жилище отрицательных персонажей, коррумпированных богачей… Мой отец был нотариусом, но, к моей радости, он так и не узнал, что стал прототипом многих нотариусов правых взглядов в сочинениях мужа.
— Он всегда утверждал, что разведен, Лола.
— Серьезно? Какое хамство с его стороны! — Она пожала плечами. — Но, если честно, определенная правда в его словах тоже есть. До меня у Хуана уже было две жены. Вообще-то это неудивительно, что он изображал из себя одинокого, ничем не связанного мужчину богемного типа. Думаю, этот дом и жена, работающая в рекламном агентстве, никак не вяжутся с его представлением о себе самом. А ведь меня он описывает практически во всех своих романах под самыми разными именами — наверное, в первую очередь потому, что я всегда под рукой. Иногда я Лола Блумбер, в другой раз Чаро, Манолита, Клара… даже Ванессой как-то обозвал. Но всегда он выводит меня именно такой, какая я есть на самом деле, и потому всегда понятно, что речь идет именно обо мне. Тебя он тоже изображал… и гораздо чаще, чем меня. Тебя там зовут Тони Романо, как ты знаешь. Ты ведь читал его книги?
— Только первую… то есть я думаю, что это первая. И мне не по нраву называться Тони Романо, моя фамилия Карпинтеро.
— Где-то в глубине души мы с тобой всего лишь персонажи одного из романов Дельфоро, так? — Она взяла стакан и протянула мне. — Посмотрим, понравится ли тебе это. Я знаю, что ты предпочитаешь джин- тоник с лимоном, только благодаря книгам моего мужа. — Она подняла свой стакан, я повторил ее жест. — Будем, Тони… За нас, литературных героев Хуана Дельфоро. Я и вправду хотела познакомиться с тобой.
Я поднес стакан к губам и сделал первый глоток — джин был отличный, с двумя кубикам льда, как раз такой, каким ему и полагалось быть. Возможно это был
— Не думаю, что я именно такой, каким меня описывает твой муж, Лола. Но я тоже очень рад, что познакомился с тобой.
— Однако до нынешнего момента ты точно соответствовал образу, который сложился в моей голове, Тони. Тебе действительно не помешало бы почитать книги Хуана, по крайней мере те из них, в которых фигурирует твой двойник. Это серия из шести романов, и она имела успех… Не такой, как ожидал Дельфоро, но все же. Вот со мной другое дело, он здорово похоже описывает мою внешность, как я уже говорила, и я часто узнаю себя в его героинях. Однако с характером этих женщин все обстоит иначе. Иногда я у него охотница за мужчинами, шлюха, в другой раз — вялая дамочка… Я и убийцей была как-то. Даже если бы ты читал обо мне, все равно не смог бы составить адекватного мнения.
— Я предпочитаю делать выводы по реальным впечатлениям, а не по литературным, Лола.
— Ух ты! Нет, ну гляньте, говоришь как самый настоящий Тони Романо, это фантастика! Да он сам бы не выразился лучше! Хуан тебе точно ничего о нем не рассказывал?
Я не ответил, а сделал глоток: если упустить время, джин-тоник станет теплым и водянистым. Жена Дельфоро смотрела на меня лукавым взглядом, потом поставила стакан на поднос и спросила:
— Я тебя обидела?
Она о чем-то задумалась и сидела, покачивая ногой, закинутой на ногу.
— Нет, не обидела, просто в последнее время я редко встречался с Хуаном. Мы случайно пересеклись в баре как раз в тот день, когда было совершено преступление, но в пять часов вечера. Я уже довольно давно не видел его, может, месяца два или больше. Несколько раз звонил ему в дверь… — Я запнулся было, но все же продолжил. Она и так должна уже все знать. В конце концов, об этом было написано во всех газетах. — Я имею в виду, что звонил в дверь той его квартиры и по телефону тоже. Потом подумал, что он уехал в путешествие или что-то типа того… или переехал, не предупредив, и перестал волноваться.
Лола понимающе улыбнулась:
— Тони, да не переживай ты так, я знала, что он снимает эту квартиру! И совершенно неверно то, что говорит этот ваш консьерж, будто он использовал ее как дом свиданий. То есть не буду утверждать, что Хуан никогда не приводил туда женщин, отнюдь. Но это не повод выставлять его каким-то помешанным на сексе Казановой. Я вообще не понимаю, зачем репортерам нужно было все так перекручивать.
— Журналисты выполняют приказы.
— Ну да! А ты водишь знакомство со многими из них?
— Знаю кое-кого. Когда я работал в комиссариате, эти стервятники кружили там, выведывая информацию о свежих преступлениях. Можешь поверить, я-то уж их навидался…
— Это просто невыносимо, Тони. Вокруг меня вились целые стаи — журналисты всех сортов, даже представители иностранной прессы, — и все пытались взять у меня интервью. И только когда Матос научил меня, что я должна говорить, я дала всего два или три интервью — для тех изданий, которые он счел важными.
— И о чем же Матос разрешил тебе рассказать?
— Прежде всего о том, что Лидия с юных лет была одержима всякими фантазиями, связанными с мужчинами, ей казалось, что все знакомые волочатся за ней, влюбляются в нее… Самое забавное, что эти мои заявления не были напечатаны ни в одной газете, а если и увидели свет, то в каком-то извращенном виде. И вот еще что удивительно: кажется, Матоса это нисколько не расстроило, а, наоборот, обрадовало.
— Это еще почему?
— Не знаю, думаю, у него есть какие-то свои соображения. Но он настаивал, чтобы каждый раз, давая интервью, я с разрешения журналиста включала дополнительно еще один магнитофон. И я всегда выполняла его просьбу.
— Сегодня утром я читал репортаж в газете «Универсаль» за прошлое воскресенье, так вот там написано, что ты отказалась от комментариев.
— Да, так велел Матос. Он говорит, что газета правительственная. — Она помолчала несколько секунд и продолжила: — Лидия… Какое ужасное несчастье, правда? И особенно из-за того, что все об этом пишут. Должна тебе сказать, что продажи романов моего мужа, с тех пор как его задержали, не увеличились. У меня создалось впечатление, что их даже убрали из самых крупных книжных магазинов. Трудно в это поверить, но ему отказали в переизданиях. Он считает, что весь мир его сразу возненавидел. Ты знаешь, что Лидия ходила к нему в семинар, когда училась в университете?
— Да, я об этом тоже сегодня прочитал.
— Так вот, мы с Лидией вместе учились у него. — Лола хрипло хохотнула. — И обе разом влюбились в нашего преподавателя, но женился он на мне. Он говорил так захватывающе, а мы были так молоды — Хуан буквально завораживал нас своими теориями. Запомни: мой муж — прирожденный соблазнитель. Даже тебя он сумел очаровать, Тони, а ты мало похож на юную девушку, какой я была когда-то… То есть какими были мы с Лидией когда-то. Он преподавал всего один год, а потом ушел из университета, чтобы писать романы, заниматься только этим. Кроме того, он на дух не переносил академическую среду, презирал ее. — Она поднялась, подошла к одной из полок, достала оттуда книгу в голубом переплете и показала ее мне: — «Реальность и воображение в рассказах Исаака Бабеля» — это тема его докторской диссертации. — Она помахала книгой и поставила ее обратно на полку. — Вот без сомнения лучшая работа Хуана, он просто обожает Бабеля. Пожалуй, из всех писателей, если, конечно, не считать его самого, Дельфоро больше всего восхищается Бабелем…
Она села на место и сделала еще глоток.
— Лидия была… даже не знаю, как сказать… она была большой умницей, разумеется, училась как проклятая, всегда лучшая в группе, на курсе, но… не знаю, какая-то странная, что ли, она хотела известности, хотела добиться многого и в самом деле считала, что все знакомые мужчины волочатся за ней, однокурсники, друзья, преподаватели — все, понимаешь? Она думала, что буквально все в нее влюблены.
— А на самом деле? — спросил я.
— Видишь ли, Тони, мы, женщины, такие существа, что как только нам исполняется двенадцать лет, мы уже начинаем верить, будто первая мысль, которая приходит в голову мужчине при виде нас, такая: «А эта штучка, пожалуй, могла бы меня окрутить!», причем не важно, собираются они подбивать к нам клинья или нет. Это рефлекторный механизм, можно сказать — атавизм, который позволял древним самцам
