— Он сказал, что уходит из дома и что… он пришлет кого-то за своими вещами. — Она положила голову мне на плечо. — Тони, он назвал меня шлюхой.
Я обнял ее и прижал к себе. А что еще мне оставалось делать?!
— Шлюхой, — повторила она. — И сказал, что… что устал жить в борделе. Теперь он перебрался к каким-то друзьям, так он сказал, но адреса мне не даст и не хочет, чтобы я его разыскивала. Он уже давно обдумывал это, Тони, вот что сказал мой сын. Он ушел… ждал, пока станет совершеннолетним. Мой мальчик, мой Сильверио. И еще он бросает учебу и больше не станет ходить в институт.
— Ты не должна придавать этому слишком большого значения, Хуанита. Не волнуйся. Юноши в его возрасте… Ну ты сама понимаешь, какими они могут быть. Он вернется, вот увидишь.
Я замолчал. Пожалуй, я не тот человек, который должен давать тут советы. Ибо сам творил кое-что и похуже в свои восемнадцать лет. Кое-что, чего я никогда не смогу забыть и что преследует меня, как голодный удав.
— Ему восемнадцать лет, Тони. Он уже не ребенок, и знаешь, что я думаю? Ему не хватало отца, мужского воспитания. Здесь ведь повсюду одни женщины. И Каталина и я… Мне кажется, что мы слишком с ним носились, избаловали и плохо воспитали.
Она притихла, и мы оба замерли, размышляя каждый о своем под негромкие звуки радио. Оба мы думали о том, какой могла бы стать, но не стала наша жизнь.
— Я вела себя очень глупо по отношению к тебе, Тони. — Она слегка отодвинулась и посмотрела на меня. — Иногда… я хочу сказать… временами я думаю, что была несправедлива к тебе. Я была… жуткой эгоисткой. Хочешь остаться здесь на ночь? Останься, Тони… Ты ведь хочешь?.. Пожалуйста.
— Да, я останусь. Разумеется. Могу поспать на этом диване.
И вдруг она меня поцеловала. Она не целовала меня уже восемнадцать лет. И это уж точно был не дружеский поцелуй. Она прошептала:
— Нет, не на диване, нет. Ложись со мной, Тони, пожалуйста. Проведи эту ночь в моей постели, будь сегодня со мной. Я прошу тебя. Пожалуйста.
Глава 9
Я посмотрел на часы. Было около двух ночи. Рядом на кровати, повернувшись ко мне спиной, лежала Хуанита. Отсветы огней неоновой вывески яркими пятнами проникали в комнату через открытую балконную дверь. Казалось, спальня украшена праздничной иллюминацией. Восемнадцать лет назад этого не было. А вот сама комната, похоже, мало изменилась, хотя, если хорошенько присмотреться, многое в ней теперь не так, как раньше. Наверное, и я уже не был прежним. За эти восемнадцать лет произошло много всего, но старые раны лишь внешне покрылись рубцами.
Нет, комната все-таки уже не та. За прошедшие годы она стала другой. Хуанита перекрасила стены в бежевый цвет, да и безделушек на полках прибавилось. Вон той куколки в арагонском платье, например, не было или этой маленькой Эйфелевой башни. Но вот запах кожи Хуаниты оставался прежним — тонкий, легко узнаваемый аромат. Все происходящее казалось ожившим сном, в котором между нами не случилось никакого разрыва.
Мои воспоминания о ней — должно быть, единственное, что совершенно не изменилось.
Потом мы поругались. И очень громко кричали. Не исключено, что я ее оскорблял. Вполне возможно. Во всяком случае вел я себя как крепко обиженный человек. Вышел настоящий скандал. Двое голых людей в одной постели, орущих друг на друга. Мы ведь прекрасно знали, как сделать друг другу больно! Дошло до того, что Каталина осторожно постучала костяшками пальцев в дверь и спросила у Хуаниты, все ли в порядке. И та ответила, что все нормально.
Но она плакала. Я никогда раньше не видел плачущую Хуаниту. Это были тихие слезы.
Я вылез из постели, надел трусы, прошел на кухню и закурил «Дукадос». На стене в кухне громко тикали часы, снизу доносились приглушенные звуки музыки, шум голосов и смех. В голове теснились воспоминания об этом доме, об этой женщине.
Охваченный новым приступом ярости, я быстро оделся и вышел из «Золотых пузырьков», даже не попрощавшись с Каталиной, которая проводила меня изумленным взглядом.
На площади Карлоса Камбронеро какой-то пьяный бородач сидел прямо на земле, рядом с банкоматом Банка Мадрида. Через площадь прошла компания, состоявшая из нескольких парней и пары девушек, наверное, они искали еще открытый в этот час бар. Я поднял воротник своего нового пиджака — в Мадриде уже начинались осенние холода.
Хуанита, давясь рыданиями, призналась, что врала все эти годы. Врала, когда утверждала, что не знает, от кого беременна. Притворялась равнодушной, когда позволила мне уйти.
Она сказала, что Сильверио — мой сын.
Мне срочно нужно было найти открытый бар.
В «Мануэле» рядом со мной за стойкой расположился какой-то небритый тип, лицо у него было странного голубоватого цвета, или это мне только показалось. Он принес стакан и бутылку светлого рома, которую поставил перед собой. Рядом сидела худосочная женщина в очках — все в квартале звали ее Ромерос.
— Кошмар, какой ты помятый, — сказала она мне.
— Убирайся отсюда, Кармен! — закричал Мигелито.
Ромерос исчезла, а тип с голубоватым лицом повернулся ко мне:
— Хотите выпить рома? Валяйте, я угощаю, — сказал он.
— Нет, спасибо, я предпочитаю то, что сейчас пью.
Я сидел на соседнем табурете и какое-то время беседовал с Мигелито, компаньоном Хесуса. Мы обсуждали Дельфоро и убийство Лидии, но я умолчал, что работаю на Матоса. К моему большому удивлению, сюда никто не приходил, ни один полицейский не осведомлялся о Дельфоро или тем более обо мне. Тогда откуда же получил информацию Гадес?
Пьяный тип продолжал что-то говорить, обращаясь ко мне, несмотря на то что я по-прежнему беседовал с Мигелито. Но я не понимал его пьяных речей. Периодически его монологи превращались в невнятное бормотание.
— Да, это очень странно, Тони. Ты говоришь, что сюда должен был прийти какой-то легавый и расспрашивать о вас с писателем? — Он скривился, выражение его лица должно было обозначать крайнюю степень сомнения. Потом продолжил: — Говорю тебе, я прекрасно помню, как вы двое тут пили — ты и Дельфоро. Не уверен, что смогу точно назвать день, но это был конец прошлого месяца, мне так кажется. И кажется, ты ушел чуть раньше, а этот тип, Дельфоро, просидел еще довольно долго, насколько я помню. Он был пьян в стельку — вот это точно. Он еще попросил у меня пару стаканов теплой воды, надеясь, что таким образом сможет прогнать хмель. Но сюда не приходил ни один полицейский. Уж я-то бы знал!
Пьяница с бутылкой рома теперь вещал что-то о своей жене и о каком-то пляже. Я расслышал краем уха:
— Нужно уметь обращаться с женщиной. А мы не умеем.
— А что, если полицейский приходил в тот день, когда у тебя был выходной? Могло такое быть, Мигелито?
— Да, конечно, могло… Но мне бы рассказали, непременно рассказали бы. О таких вещах не молчат, такие вещи долго обсуждают. Обсасывают детали. Нет, мне бы точно сказали.
Есть много типов профессиональных пьяниц, чаще всего это люди, которым не хватает духу раз и навсегда покончить со своей никчемной жизнью, и они делают это медленно и постепенно, тихо спиваясь у себя дома или в каком-нибудь баре. Я повидал за свою жизнь всяких пьяниц — агрессивных, слезливых, несносных, похотливых, болтливых, но хуже всех были те, кто напивался как свинья. Этот тип рядом со мной, похоже, относился к разряду трепачей, причем это был подвид болтунов, нуждающихся во внимании собеседника. Я прикончил свой джин-тоник и попросил у Мигелито сразу целую бутылку джина
