— Он отдал вам его сам?
— Нет, я его стащил, — неохотно признался он.
Молодой человек жил у работника, которому к тому же приходился племянником.
Именно это обстоятельство и позволило ему украсть этот злосчастный ключ.
— Иными словами, чтобы проникнуть сюда, вам пришлось открыть двери ключом, и, стало быть, сейчас он находится у вас. Отдайте его.
Ключ был извлечен из недр кармана и протянут мне.
— Как могло случиться, что, возымев желание освоить что-то полезное, вы не сообщили об этом мне?
— Я думал, что вы мне не разрешите.
— Почему же?
— Потому… потому что вы всегда строги со мной.
В этом он был прав; впрочем, он заслуживал еще большей строгости, поскольку был ленив и ненадежен; к тому же, несмотря на молодость и бедность, испытывал пагубную тягу к танцевальным залам и людям, чье воздействие на него иначе, как вредом, назвать нельзя.
— Неужели же и другие считают меня излишне строгим? Вы единственный, кому я не по душе; тем не менее, я буду весьма рад, если вы действительно вознамерились стать дельным человеком. Впрочем, нельзя сказать, чтобы ваш сегодняшний поступок заслуживал одобрения. Как вы собираетесь овладеть печатью со стереотипов без наставника?
— Я очень часто видел, как это делается, и решил сам хоть раз попробовать.
— Но этого недостаточно, подобное радение приведет лишь к трате материалов. Подайте вашу просьбу, и, может статься, ваши старания не окажутся тщетны. А теперь погасите огонь.
Он выполнил и это, а я между тем спросил:
— Вы уже что-нибудь сделали?
— Нет, я только собирался начать.
— И с чего же?
— С этой передовицы.
Я видел, что он лжет, поэтому откатил в сторону бочку, возле которой он стоял, и обнаружил… заготовки для визитных карточек, причем не только на мужское имя, но и на женское.
— Эта работа была заказана?
Он молчал.
— Вы заведомо мне солгали. Скажите же правду!
Кто вам сделал этот заказ?
— Один иностранец.
— Его имя?
— Эмиль Вильмарс, как здесь написано.
— Кому предназначены остальные карточки?
— Его знакомым.
— Вы что-либо еще выполняли для него?
— Нет.
Это «нет» было произнесено несколько странно, что дало мне основание для новых подозрений.
— Идемте в наборный цех!
Он стоял в замешательстве. Это укрепило мою уверенность в необходимости дальнейшего расследования.
Мы покинули цех и, пройдя котельную, оказались на лестнице, вступив на которую он принялся кашлять, причем столь громко и, я бы даже сказал, демонстративно, что мне стало ясно: скорее всего, наверху находился его сообщник, коего он вознамерился предостеречь.
— Если вы еще раз кашлянете… — угрожающе сказал я. Ведите себя абсолютно спокойно и так же абсолютно спокойно подымайтесь по лестнице!
Окнами наборный цех выходил в сад; находясь во дворе, я не мог видеть, освещены ли они; однако, уже будучи в коридоре, явственно различил шум, который был мне хорошо знаком. Он исходил от ручного пресса, когда им пользовались наборщики. Через замочную скважину пробивался тонкий луч света. Я попытался открыть дверь, но она была заперта изнутри.
— Здесь вы пользовались тем же ключом? — обратился я к ученику.
— Да, — выдохнул он, дрожа всем телом.
— У вас был оговорен с этим типом внутри какой-нибудь условный знак?
— Да.
— Какой?
— Стучать. Сначала один раз, затем два раза, а потом три.
— Вы с ним уже работали здесь до этого?
— Только вчера.
Я постучал условным стуком. Дверь открыли, и я вошел.
Послышалось какое-то восклицание, и человек, оказавшийся передо мною, отпрянул. Поначалу я полагал, что дверь мне откроет кто-то из моих наборщиков, но присмотревшись, убедился, к немалому своему удивлению, что напротив меня стоял не кто иной, как мой давешний знакомый — именно он, асессор Макс Ланнерзельд.
— Ах, добрый вечер, господин асессор! Вы явились, чтобы напомнить мне о моей ставке? — спросил я.
Он не ответил, но неожиданно схватил молоток и бросился на меня. Я попытался удержать его, но ящик, оказавшийся под ногами, помешал. Воспользовавшись этим, он нанес мне удар в голову. Но до двери ему добраться не удалось; я обхватил его и повалил. Я был ненамного сильнее его, но он обладал такой вызывающей удивление изворотливостью, что мне удалось одолеть его не иначе, как сдавив ему горло. По полу были раскиданы шнуры и бечевки; связав «асессора», я поставил его, подобно статуе, возле пресса.
Потом позвал наборщика, который, как я наивно полагал, ожидал исхода нашего поединка; однако же не получил никакого ответа. Бросился на лестницу, затем в вестибюль — никого. Внезапно я обнаружил, что мой ключ пропал. Что делать? Единственный выход из создавшегося положения — шум. Я кричал и кричал до тех пор, пока в пристройке не открылась дверь и работник не вышел во двор.
— Кто там кричит?
Я назвался и спросил его, не видел ли он своего племянника.
— Этот бездельник опять куда-то запропастился и до сих пор не являлся домой.
— Прошу вас, взгляните на входные ворота, а после откройте дверь здесь!
Некоторое время спустя он вернулся.
— Что за оказия? Ворота открыты, а в замке торчит ваш основной ключ.
Он поднялся ко мне и был немало удивлен, обнаружив пленника. Выслушав мой рассказ, он, не заботясь далее о моем попечении, выскочил вон. Я последовал за ним, заперев предварительно псевдоасессора. Ученик был застигнут дома, откуда он пытался скрыться, захватив платье, бритвенные принадлежности и наличные деньги своего дядюшки.
Работник был настолько разъярен, что сам позвонил в полицию.
Явившись, полиция забрала моего ночного противника и исчезла. Расследование показало, что господин «асессор» был польским типографским наборщиком, долгое время работавшим в Берлине. Позже он предпринял ряд поездок, назначение коих весьма туманно и не представляет для моих любезных читателей никакого интереса. Единственный важный пункт, связанный с этими поездками: в поездках его сопровождала приятельница, уроженка Польши.
Об «актрисе» более ничего не известно. В любом случае не вызывает никакого сомнения, что она, будучи предупреждена учеником наборщика, скрылась из города.
А господин «асессор» был на долгое время водворен в тюрьму…
