стрелять они не должны, даже если мне или Виннету пришлось бы выстрелить. Лишь когда я громко подам им команду, они смогут это сделать, но стрелять им надо только в тех врагов, которые оттуда целятся в них. Не должен пострадать ни один могольон, не ставший обороняться. Я, правда, не могу наказать того, кто будет действовать вопреки этому приказу, но мы постараемся, чтобы он прослыл среди воинов своего племени трусом. Тебя это устраивает?
— Раз брат сказал так, значит, это правильно, — ответил он.
— Жизнь могольона должна быть для вас святой, но все, что у них есть при себе, в том числе и их амулеты, должно достаться вам как трофей.
— А вы? Что вы возьмете себе?
— Ничего. Мы здесь не затем, чтобы вести войну и добывать трофеи.
Глаза его загорелись. Индеец лучше расстанется с жизнью, со своим скальпом, нежели со своим амулетом, самой большой святыней из тех, что у него есть. Амулет индейца — тот предмет, который после долгих испытаний и многих сражений он выбрал в качестве талисмана, и его он готов защищать до последней капли крови. Того, кто теряет свой амулет, считают опозорившимся и изгоняют из племени, пока он не завоюет себе в бою амулет какого-нибудь знаменитого врага.
Вот почему был так рад Зоркий Глаз, когда я сказал ему, что амулеты могольонов должны достаться ему и его воинам.
— Я вижу, что мой брат честен и хорошо относится к нам! — восхищенно воскликнул он. — Собаки- могольоны выступили в поход, чтоб растерзать нас; они взвоют от позора и ужаса, если им придется без своих амулетов воротиться в те норы, из которых они повыползали! Что нам еще нужно сделать?
— Ничего, кроме того, что я уже смог приказать; мгновение должно все решить. Но скажи своим воинам, чтобы они следили за мной и повиновались каждому громкому слову, сказанному мною! Ты сам останешься поблизости от меня!
Он созвал своих людей и передал мои распоряжения. Вскоре они укрылись в лесу, и так, что ни одного из них невозможно было разглядеть сквозь листву. Между деревьями было два просвета, на юге и на севере, по которым можно было пробраться к воде. С южной стороны встали Виннету и Эмери, а я с Данкером и Зорким Глазом расположился у северного просвета. Едва только наши приготовления были завершены, я, выглянув с северной стороны из-за деревьев, увидел отряд всадников, подъезжающий по равнине к перелеску. Он был еще так далеко от нас, что отдельные всадники оставались неразличимы, но их не могло быть намного больше и намного меньше полусотни; значит, это были те самые индейцы, которых мы ожидали, я крикнул громко:
— Они уже близко. Но без команды не высовываться!
Виннету и Эмери отошли за деревья. Данкер сказал мне:
— Они приближаются очень быстро. Их уже можно узнать. Леди вместе с Мелтоном скачет впереди. Сейчас они наверняка остановятся и вышлют вперед разведчика.
— О нет! Они для этого слишком неосторожны. Да и чересчур поздно было производить разведку, потому что, находись здесь враги, их бы давно уже заметили.
— О’кей! Вы полагаете, что мы им, может быть, не враги? Я все-таки думаю, что враги, и еще какие!
— Они это очень скоро узнают. Однако нам тоже надо спрятаться!
Вместе с Зорким Глазом мы заползли под деревья. Послышался топот конских копыт. А вскоре увидели их могольонов и юма. Они спешились и повели коней вниз к воде, откуда доносились их громкие голоса.
Последними стали спускаться Мелтон и Юдит.
— Ты устала? — услышал я вопрос Джонатана.
— Нет, я привыкла, с моим вождем я целыми днями напролет сидела в седле.
— Оставайся наверху, я отведу твоего коня. — И он спустился, ведя коней в поводу по пологому склону; она осталась наверху. Вода пролегала так глубоко, что увидеть Юдит оттуда было нельзя. Я понял, что пришло мое время, выполз из-под деревьев и встал, держа штуцер Генри в левой руке.
— Доброе утро, сеньора! — сказал я.
Она обернулась. Боже, что с ней стало! Она готова была испустить вопль ужаса, но тот застыл на ее губах. Ее глаза были широко раскрыты.
— Вы изумляетесь мне, словно незнакомцу. Может, вы все-таки соблаговолите припомнить, что мы виделись.
— Олд… Олд… Шеттер… хэнд! — выдавила из себя она.
— Да, меня зовут так. Меня радует, что вы еще не забыли мое имя.
— Что… Вы… что хотите?
— Мне нужны вы и Джонатан.
— Это… это же безумие! Вы — наш враг. А с нами пятьдесят, и даже больше, индейцев!
Она выпалила это с явной угрозой, но, однако, негромко, потому что страх все еще сковывал ее.
— Знаю! — сказал я.
— Вы просто глупы! Вам же крышка!
— Ни слова, сеньора, иначе мигом схлопочете пулю! Мистер Данкер!
Данкер подполз и спросил:
— Что мне надо делать, сэр?
— Присмотрите за леди, но обращайтесь с ней деликатно!
— О’кей, мне это будет в охотку! Видите этот нож, миледи? Если вы сделаете хотя бы шаг в сторону, я вам уши обрежу. Зовут меня Уиллом Данкером, и я держу свое слово!
Он поднес к ее лицу свой нож. Я поднял руку вверх. Тут же появились нихоры и нацелили свои ружья на стоявших внизу. Раздался голос Мелтона:
— Тысяча чертей! Что это! Ружья! Кто это там наверху?
Я вышел вперед так, чтобы он мог меня видеть, и ответил:
— Сто заряженных ружейных стволов, сэр! Вот — утренний привет, который я вам доставил.
— Олд Шеттерхэнд! Олд…
Второй раз не договорив мое имя до конца, он сорвал ружье, висевшее у него на плече, направил его на меня и нажал на курок. Но мне хватило времени, чтобы броситься наземь. Затем я стремительно вскочил на ноги, навел на него штуцер и крикнул:
— Брось ружье, каналья, иначе застрелю!
Но он все еще держал ружье в руках, не сводя с меня глаз.
— Брось его, иначе я всажу тебе пулю! Раз… два…
Он выпустил ружье из рук. Могольоны не знали меня, но несколько индейцев юма выкрикнули мое имя.
— Да, это я — Олд Шеттерхэнд, — крикнул я. — А там стоит Виннету, вождь апачей, с нами также воины нихоров. Вставайте!
Они встали и образовали цепочку, держа стволы своих ружей дулами вниз. Тут со стороны Виннету раздался голос:
— Я что, один должен сидеть на корточках в траве! Эмери Босуэлл покажет всем, как нужно действовать!
Он медленно и спокойно спустился к могольонам, выхватил ружье у ближайшего к нему индейца, отдал его нихору и скомандовал громким голосом:
— Пусть все могольоны отдадут свои ружья, ножи, если не хотят, чтобы их немедленно застрелили!
И, повернувшись к другому врагу, что, выкатив глаза, уставился на него как на привидение, Эмери заорал на того:
— Ну, скорее же! Ружье, а то…
Он вытащил револьвер и приставил его к груди краснокожего. Тот безропотно отдал ружье. Пример был подан, и остальные могольоны отдали свои ножи; ни на что иное, казалось, они не были готовы, кроме как повиноваться. Их охватила паника. Тем отчаяннее вел себя Мелтон. Он кричал, чтобы они не подчинялись, приказывал им стрелять, вопил и бранился, называл трусами, но поднять ружье с земли,
