— А где же слово «салам»? Вы что, онемели?
— Салам алейкум![47] — приветствовал его шейх. — Аллах да продлит твои дни и подарит тебе все радости рая!
— Салам алейкум! Аллах да продлит твои дни и подарит тебе радости рая! — дружно повторили все тринадцать его спутников.
— Алейкум-ус-салам![48] — коротко ответил Крюгер-бей. — Что привело вас сюда?
— Нас заставили сюда прийти, — ответил шейх. — За то, что мы наказали одну женщину из племени улед аяр, с которыми нас разделяют обычаи кровной мести.
— Кто вас заставил?
— Те трое людей, что сидят рядом с тобой.
— Но вас-то было четырнадцать! Как же ты можешь, не краснея, сознаваться в том, что вас взяли в плен всего три человека?
— Нам не надо краснеть, потому что эти люди связались с шайтаном [49]; он дал им ружья, с которыми не справятся несколько сотен воинов.
— Это богобоязненные люди, и они с дьяволом не знаются. А вы-то ведь все храбрые воины, побеждавшие уже во многих сражениях, не знающие ни колебаний, ни страха.
— Ты же их еще не знаешь, а нам-то они уже сказали, кто они такие.
— Ну и кто же?
— Один из них немси, другой — инглези, третий — американи. Все трое неверные, место которым в аду. Что они тут делают, в нашей стране? Кто дал им право вмешиваться в наши взаимоотношения? Нам эти собаки…
— Стой! — с угрозой в голосе оборвал его полковник. — Не смей их оскорблять, потому что они — мои гости и друзья; вместе с ними вы оскорбляете меня. Не произноси больше таких слов!
И он продолжал совсем другим, гораздо более дружественным тоном:
— Между вами и улед аяр пролегла кровь? Давно ли?
— Почти два года назад.
— Я выступил в поход против них. Стало быть, теперь они мои враги, как и ваши.
— Мы знаем об этом и надеемся, что ты отнесешься к нам как к друзьям.
— А в чью же пользу закончилось то старое кровавое дело?
— В нашу.
— Сколько ваших людей убили враги?
— Ни одного.
— А вы у них?
— Четырнадцать мужчин.
Я знал, что внезапность дружеского тона полковника должна была иметь какую-то причину. И вот теперь он, резко изменив тон, строго сказал:
— Это вам дорого обойдется! Я выдам вас аярам.
— Этого ты не сделаешь! — испуганно воскликнул шейх. — Они же твои враги!
— Но когда я вас выдам, они станут моими друзьями!
— О Аллах! Они будут мстить и всех нас убьют! Но у тебя нет права выдавать нас. Мы же не твои рабы, которых ты можешь дарить по собственному желанию!
— Вы — мои пленники! Напоминаю вам, что прогулка на место, где вы закопали женщину, дорого вам обойдется!
Шейх мрачно уставился в землю прямо перед собой, затем, подняв глаза и проницательно и испытующе взглянув в лицо полковнику, спросил:
— Ты в самом деле собираешься нас выдать?
— Клянусь в этом своим именем и собственной бородой!
Гримаса лютой ненависти пробежала по лицу аюна, и он насмешливо продолжал:
— Ты, верно, думаешь, что они нас убьют?
— Да, вероятно, так они и поступят.
— Ты ошибаешься; клянусь моей душой, ты ошибаешься! Они не станут нас убивать, они возьмут с нас дине[50]: несколько лошадей, верблюдов и овец ценнее для них, чем наша кровь. Потом мы станем снова свободными и подумаем о тебе! Мы тебе… тебя…
Он сделал угрожающее движение рукой. Полковник притворился, что не видел этого жеста, и сказал:
— Не заблуждайся! Дело, видимо, не в нескольких головах скота, речь пойдет о гораздо большем.
— Нет, мы-то уж знаем обычную в наших краях цену и сможем ее заплатить сполна.
Тогда полковник обернулся ко мне и спросил:
— А ты какого мнения, эфенди?
Общепринято размер дине, цены крови, определять платежными возможностями человека, вносящего штраф. В данном конкретном случае можно было подразумевать, что улед аюн платят не столько за убитых аяров, сколько возмещают причитающуюся с тех подушную подать. Полковник знал об этом, а потому повернулся ко мне, надеясь, что я должен суметь повернуть разговор в нужном направлении. Я отвечал примерно так:
— Ты хочешь, о господин, переговорить с аярами о выдаче наших пленных?
— Да.
— В таком случае я вынужден просить твоей любезности, чтобы ты назначил меня руководителем этих переговоров.
— Я удовлетворяю твою просьбу, потому что знаю: лучшего человека для этой цели мне не найти.
— В этом случае аюны, разумеется, заплатят больше, чем они предполагают сейчас.
— Ты полагаешь? — спросил он, развеселившись.
— Да. Шейх аюнов назвал меня собакой, неверным; но я знаю Коран и различные его толкования куда лучше его. Я докажу это ему и накажу его за оскорбительные высказывания тем, что поставлю условием выдачи пленных уплату цены крови за убитых аяров в точном соответствии с Кораном и комментариями к нему.
Тут шейх презрительно рассмеялся и крикнул:
— Немси, неверный, христианин хочет знать Коран лучше нас и определять дине по Священной книге! Высокомерие помутило ум гяура!
— Помолчи! — предостерег его я. — Еще не раздался призыв к вечерней молитве, а ты называешь меня гяуром. Ты знаешь, что говорится в Коране и толкованиях к нему о дине?
— Нет, потому что там об этом совершенно ничего не сказано, иначе я должен был бы знать.
— Ты заблуждаешься, и я просвещу твой невежественный ум. Так слушай же, и пусть услышат это твои люди: Абд аль-Мутталиб, отец отца Пророка, пообещал восславить Господа, если он пошлет ему десять сыновей; в этом случае он решил принести в жертву одного из детей. Его желание исполнилось, и он, чтобы выполнить обет, спросил у судьбы, кого из десяти сыновей он должен принести в жертву. Жребий пал на Абдаллаха, позднейшего отца Пророка. Тогда Абд аль-Мутталиб взял мальчика за руку и вывел его из Мекки, намереваясь принести жертву за стенами города. Но тем временем жители города прослышали про его обет; они последовали за аль-Мутталибом и стали убеждать его не совершать жестокое и кощунственное деяние. Они пытались смягчить его отцовское сердце, но он не обращал внимания на уговоры и собирался осуществить свое намерение. Тогда один из мужчин попросил его сначала обратиться к известной прорицательнице. Абд аль-Мутталиб так и сделал, а та предложила поставить по правую руку мальчика, а по левую — десять верблюдиц, а потом бросить жребий, чтобы узнать, кого следует убить — мальчика или верблюдиц. Если жребий падет на Абдаллаха, то надо привести еще десяток верблюдиц и опять прибегнуть к жребию; процедуру эту придется продолжать до тех пор, пока судьба не выберет животных; тем самым Господь укажет, скольких верблюдиц стоит жизнь и кровь мальчика. Так и поступили. Десять раз жребий падал на мальчика, так что с левой стороны аль-Мутталиба оказалось уже сто
