— Какого вы племени?
Показав на Халефа, я ответил:
— Он родом из равнинных адмаров, а я принадлежу к бени-закса [25].
— Мы из знаменитого племени уэлад-хамалек.
— Уэлад-хамалек считаются хорошими наездниками и храбрыми воинами. Откуда вы приехали сюда?
— Из Гафсы [26].
— Значит, вы проделали долгий путь. Куда направляетесь?
— К Бир-Соиди [27]. Там живут наши друзья.
Все сказанное ими было ложью, но я вел себя так, будто поверил их словам, и спросил:
— Вы позволите нам отдохнуть рядом с вами?
— Мы останемся здесь до рассвета, — последовал ответ, не содержавший, стало быть, ни согласия, ни возражения.
— И мы тоже намерены задержаться до следующего восхода солнца. Здесь достаточно воды и для нас, и для наших лошадей. Можем ли мы остаться возле вас?
— Пустыня принадлежит всем. Мархаба [28], ты будешь желанен нам!
Хотя они и говорили хорошие слова, выражение их лиц явно выдавало, что им гораздо приятнее стал бы наш отъезд. Но мы пустили своих лошадей вниз по склону, к воде, где сразу же бесцеремонно заняли лучшее место.
Физиономии их, которые я теперь смог внимательно рассмотреть, не вызывали ни малейшего доверия. Старший, тот, что до сих пор вел разговор, был высоким и сухопарым. Бурнус висел на его теле, как на чучеле. Из-под грязноголубого тюрбана неприветливо сверкали колючие глазки; над узкими, бледными губами жалко торчали редкие усы; нос — да! — этот нос живо напомнил мне грифов, которых я недавно прогонял от трупа убитого. Это был не орлиный и не ястребиный нос — у него была форма именно клюва грифа.
Другой был молодым человеком поразительной красоты, но жизненные заботы затуманили его взор, избороздили ранними морщинами лоб и щеки. Он также не внушал особого доверия.
Старший говорил по-арабски с тем акцентом, который услышишь лишь на Евфрате, а младший явно был европейцем. Их плохонькие лошади, при последнем издыхании от гонки по пустыне, стояли поблизости; одежда на незнакомцах была потрепанной, но оружие было отличным. Там, где сидели мужчины, находились различные вещи, обычно редкие в пустыне. Вещи эти, видимо, остались лежать, потому что у незнакомцев не нашлось времени спрятать их: шелковый носовой платок, золотые часы с цепочкой, компас, дорогой револьвер и сафьяновая записная книжка.
Я сделал вид, будто не заметил этих вещей: вынул из седельной сумки пригоршню фиников и стал жевать с равнодушным выражением на лице.
— Что вам нужно в Седдаде? — спросил меня высокий.
— Ничего. Мы едем дальше.
— Куда?
— Через Шотт-Джерид в Фитнасу и Кбилли.
Беглый взгляд, брошенный высоким на его спутника, дал мне понять, что они тоже выбрали этот путь. Потом высокий продолжил свои расспросы:
— У тебя есть дела в Фитнасе или Кбилли?
— Да.
— Ты хочешь продавать там свои стада?
— Нет.
— Своих рабов?
— Да нет же.
— Тогда, может быть, товары, которые тебе привезут из Судана?
— Опять нет.
— Что же тогда?
— Ничего. Сыны моего племени не ведут никакой торговли с Фитнасой.
— Может быть, ты хочешь там купить жену?
Я деланно разозлился.
— Разве это не оскорбление — говорить с мужчиной о его жене? Или ты гяур, еще не узнавший об этом?
Высокий по-настоящему испугался, и именно поэтому я предположил, что попал в точку. Он не был бедуином! Такие лица неоднократно встречались мне у людей армянского происхождения. Не убийца ли это купца из Блиды, тот самый армянский торговец, приказ об аресте которого я носил в кармане? У меня еще не было времени внимательно прочитать этот приказ. Пока эти мысли молниеносно проносились у меня в голове, взгляд мой еще раз упал на револьвер. На его рукоятке виднелась серебряная пластинка, на которой было выгравировано имя.
— Позвольте!
Я взял револьвер и прочел: «Поль Галэнгре, Марсель». Конечно, это было имя владельца. Я не выдал своего интереса ни малейшим изменением в лице, лишь мимоходом спросил:
— Занятная вещичка!
— Это… это… это автоматический револьвер.
— Ты можешь показать, как из него стреляют?
Он принялся мне объяснять. Я очень внимательно выслушал его, а потом сказал:
— Никакой ты не уэлад-хамалек, ты гяур.
— Почему ты так решил?
— Будь ты сыном поклонников Пророка, ты бы убил меня за одно то, что я назвал тебя гяуром. Только у неверных есть автоматические револьверы. Как могло бы попасть такое оружие в руки какого-то уэлад- хамалека! Это подарок?
— Нет.
— Так ты его купил?
— Нет.
— Стало быть, добыча?
— Да.
— У кого ты взял револьвер?
— У одного француза.
— С которым ты сразился?
— Да.
— Где?
— На поле битвы.
— На каком?
— Под Эль-Герарой.
— Ты лжешь!
Только теперь у него лопнуло терпение. Он поднялся и схватился за револьвер.
— Что ты сказал? Я лгу? Да я тебя пристрелю как…
Я прервал его:
— …как франка там, наверху, в Вади-Тарфои!
Рука, державшая револьвер, опустилась, и мертвенная бледность покрыла лицо мужчины. Но он взял себя в руки и угрожающе придвинулся ко мне:
— Что ты имеешь в виду, я что-то не понимаю?
Я сунул руку в карман, вытащил газеты и заглянул в них, чтобы найти имя убийцы.
— Я имею в виду, что ты вовсе никакой не уэлад-хамалек. Твое имя мне хорошо известно — оно звучит как Хамд эль-Амасат.
