детски обиженно вытянулось, мостами укоризны изогнулись брови.
А вот татуированный лошадиным памятником вскочил немедля и, опрокинув стул, проворно схватил со стола кухонный нож, каким недавно нарезал ветчину. И даже заорал, пустив от испуга петуха: «Шухер!» Однако он сидел по дальнюю от Шрама сторону стола, ему надо было стол еще обойти.
В то время, как один хватал нож, другой застегивал штаны, не попадая пуговицами в петли, Петрович привставал, а сидящий Чубайс всего лишь оборачивался. Шрам вышиб ногой табурет из-под самого рыжего и молодого. После дернул скатерть за край и накрыл этой тряпкой с красными цветочками шлепнувшегося на пол Чубайса. Предметы сучьего столового обихода посыпались звенящим дождем.
Петровича на полуподъеме застали удары ногой по яйцам, а затем пальцем в глаз. Пахан охнул и вернулся на стул.
А теперь сюрприз, граждане суки! Шланг хоть и их любимая собственность, да Шрам-то видит, где тот брошен. А им-то еще сообразить надо пьяными, оторопевшими мозгами, что есть поблизости такая штука и валяется она позади Петровича на полу у стены.
И теперь прыжок на стол и сверху резиновым членом «лошадиному памятнику» по балде. «Медный всадник» выставляет блок локтем, закрываясь от демократизатора и закрывая себе видимость. За что получает «найковским» носком под горло.
Прыжок вниз. Шрам рядом со «Всадником». Неужели Шрамовы пальцы окажутся слабее?
Сергей перехватывает сучью клешню с зажатым в ней кухонным пером и выкручивает. Острие прижимается к груди «Медного всадника». Шрам бьет кулаком другой руки, в которой зажат шланг, по рукояти ножа. Годится. Оставляем.
Опять на стол, боком. И перевалиться на другую сторону, уходя от набегающего Клеща.
Перевалился, спрыгнул рядом с Чубайсом, который только откинул с головы скатерть, но с пола еще не поднялся, не успел. Не успеет.
Два коротких взмаха, два сильных кистевых, как топором дрова, удара дубинкой. По голове и плечу. Хватит пока, Чубайс выключен на время, и ладно. На очереди снова Петрович.
Нырок к полке стола, куда Отправлены были пустые «Флагманы». Шланг покуда в левую руку, бутылку в правую. И об угол стола, превращая в «розочку».
Оставалось только выкинуть руку, потому что зеленая майка, удерживающая тряское брюхо сучьего пахана уже накатывалась на Серегу Шрамова. Серега сочным, по-каратешному резким выпадом всадил зазубренное бутылочное стекло в заплывшее жиром горло Петровича. С бульканьем и хрипом грузный пахан рухнул на бок.
«Медный всадник», привалившись к стене, стонал. Он уже вытащил нож и теперь зажимал рану на груди. Его пальцы и футболку заливала толчками выплескивающаяся из раны крввь.
А Клещ выходил на Шрама. Клеш не прихватил по пути ни ножа, ни табуретную ножку, ничего. Он ставил на свои длинные руки и на силу, не раз проверенную в деле.
Шрам не стал уповать на «розочку», не поможет, он отбросил ее подальше, за шконки. И сам начал отступать туда же, к шконкам.
– Вставай! – Клещ пихнул локтем в бок Чубайса, который, впрочем, уже поднялся, но в герои пока не торопился.
Шланг Шрам вернул правой руке. Кондовая штука этот шланг, факт, вот пусть и Клещ так думает. Помогая его думам в этом направлении, Сергей принялся накручивать резиновой кишкой что-то типа «восьмерок».
Вы будете смеяться, но он вновь уткнулся спиной в железные стойки. Еще и привязать самого себя оставалось.
И тогда Шрам метнул раскрученный шланг в лицо Клещу, пущай отбивает, вратарь. А теперь руками за верхнюю перекладину шконки. Рывком выдернуть себя наверх.
Подошвы находят опору в торце верхнего яруса. Толкнуться как можно мощнее и всей тяжестью на Клеща. На плечи ему, на голову, валить на пол.
И Клещ не устоял. Не преодолел, пидарюга, законы физики, всякие там рычаги и центры тяжести. Завалился, сука, на спину. И таперя Шрам хрен тебя отпустит.
Локтем сверху в зубы. Пальцем в глаз, выдавливая его.
И дальше добивать, добивать. Кулаком правой, ударной, руки. Кулак с хрустом ломает переносицу, кулак сворачивает мощную челюсть, кулак вгоняет кадык в глотку… Ага!
Пронырливый Чубайс, про которого никто и не думал забывать, схватил ничейный шланг и замахнулся им. Витязь, блин.
Шрам был в заводе. И уж не Чубайсу остановить.
Бросив Клеща, Шрам поднырнул под руку с дубиной, удачно захватил рыжего, поднял, крутанул мельницей и швырнул на пол. Вышло что-то из самбо, которым Шрам никогда не занимался. Зато занимался мордобоями и мог спорить на что угодно, что в течение пяти минут Чубайс будет плавать в ауте.
А Клещ с вытекающим глазом, с проломленным носом и сотрясенным черепом поднялся и, отплевывая кровавую слюну, попер на Шрама.
И не хрен там выдумывать! Таких многопудовых говнюков – а в этом мешке дерьма не меньше сотни кило – надо валить на землю, потому как падают они чувствительно для себя и долго поднимаются.
Шрам бросился в ноги. Плечом врезался в голени, вышибая Клещову подпору.
Клещ рухнул хлебалом вниз, но выставил-таки ладони, смягчая падение. Сергей не дал ему ни подняться, ни перевернуться. Навалился сверху, опутал рукой горло. Все, чем наградила матушка-природа Серегу Шрамова и что он приумножил за годы, вложил в этот захват. Клещ извивался червем, катался по полу, пытался отцепить руку. Какое-то родео, твою мать! Но когда ж этот ублюдок сдохнет!
