– Не все, – пообещал Панас. – Раз он появился и на нашей прогулке. Вспомнил меня, – было сказано с гордостью. – Я по второй ходке отдыхал на зоне, которую Клим в то время держал. Потрендели мы с ним немного.
– Из Аляски за два месяца до Нью-Йорка дошкандыбал, – снова ожил треп через пару рядов. – И хранил на память о Родине пачку сигарет «Друг» с последней сигаретой. А в Нью-Йорке так прибалдел от небоскребов, что решил выкурить. Не успел поднести спичку, тормозит рядом «кадиллак», а оттуда буржуй: «Эй, мистер! Я, типа, вкалываю на „Филипп Морисе», но никогда таких сигарет в упор не видел!» Пригласил этот буржуй Витю Маляева в кабак и давай выспрашивать, нюхать сигарету и чуть ли не жевать: откедова, мол, такой ядреный табак?..
– Ну и? – вырвалось у Сергея нетерпеливо. Достало. Он вообще был готов через пару-тройку слов оборвать Панасову сказку. И еще одна хромая мысль отбросила тень; «А ведь и Панаса могут настропалить меня угрохать. Посулить койку лазаретную, забашлять за адвоката или вообще протаранить выход на волю – и устоит ли он?»
– Странные вопросы Клим задавал. – Панас, кажется, въехал, что не слишком пронял темой бывшего солагерника. И заторопился: – Вопросы вопросами, а потом он и говорит. Дескать, скажи, Панас, чего заслуживает человек, который в общак не докладывает? То есть крысятничает. И крыса та не мыло или печенье из посылки у кентов своих уведи, а такие бабки, что от одних нулей голова закружится. И когда правильные люди горе мы кают, этот жирует на их несчастьях и повинную не держит. Что, спросил меня Клим, разве можно терпеть такое?..
– А Витя Маляев был не жмот, – продолжалось бубнение невдалеке. – Он говорит буржую: «Табак такой произрастает только в России. Но если хочешь точный адрес, то поклянись мне своей матерью исполнить одно условие. Типа, называются сигареты – „Друг», „Френд» по-вашему. Но остался у меня на зоне корешок закадычный Акиль Акета. Хочу, чтоб новое имя у цигарок было в честь него. Но и здесь не так все просто. Тут же советские менты прознают, и жизни корешку не станет. Так что назови сигареты „Кент» в честь моего друга анонимно. „Кент» по-нашему одна фигня с „Френд». Заметано?» И буржуй поклялся здоровьем матери…
Уже некоторое время вокруг прежней тишины не было. Сначала зародился где-то за центром камеры настойчивый шепот, переканавший в базар вполголоса. Потом люди свои голоса уже не тушили. После началась возня. Вякнул вскрик, который словно бы придушили, металлически задребезжали вздрогнувшие шконки, что-то с грохотом шваркнулось об пол.
Сергей соскочил с койки. Если отвоевал место держателя хаты, то отвечаешь за все, что в ней происходит.
Сергей двинулся к водовороту возни, переступая через распластавшихся между шконками. Кто успевал, подхватывался, пропуская его. Бардак обрисовался конкретный. Мельтешили руки, мелькнуло что-то белое. Шрам тормознул у края лежанки.
– Балдеем? – Громким вопросом Сергей хлестнул по горбящимся хребтинам.
На его голос обернулись, спины разошлись в стороны. Опаньки! В натуре, ребята реально развлекаются. На койке рожей вниз опухал мужик, руки его были примотаны полотенцем к железным трубкам в изголовье койки, штаны спущены.
– Чего творим? – Сергей вгляделся в компанию и без удивления обнаружил знакомые оскалы. Боксер и молдаванин с забинтованной рукой. Плюс еще два каких-то калибра.
Попутанный мужик забился на простыни, как рыба-карась на берегу. Его хайло затыкал кляп, еле процеживающий жалобное мычание.
– Лежать, – зло прошипел молдаванин и врезал терпиле здоровой рукой промеж лопаток.
– Ну?! – Сергей показывал, что теряет терпение.
– Он в карты просрал, – взялся отвечать Боксер. Он пытался гнать уверенно и невозмутимо. Пытался, но не получалось.
– На что играли?
– На просто так.
Известная подловка. Какому-нибудь лоху, баланды не хлебавшему, предлагают сыграть в карты. Как правило, тот отказывается. «Да на просто так сдуемся», – говорят ему. «На просто так» лох соглашается. И проигрывает. После чего ему сообщают, что он на кон поставил самого себя. «Помнишь, на что резались? На простака. Ты и есть – простак, мы-то не простаки. Ты теперь наш».
– А у меня разрешения не надо спрашивать? Решили, значит, опустить без позволения смотрящего камеры?
Шрам не жалел мужика. Прежде разберись, куда ты попал, как тут живут, кто вокруг тебя, какой устав в этом монастыре, а потом уж ввязывайся в сомнительные развлекухи. Но эти блатнящиеся фраера кинули вызов ему, Шраму. Не пожелали считаться с ним, не признали за главного в хате. Вот с чем придется разбираться, а не с проигравшимся мужиком.
– Это ты смотрящий?! – не выдержал на конец молдаванин. Наконец – потому что примечал Сергей, как тот закипает, как приходит в движение всем телом. – Кто назначил?
Можно и не отвечать, но Сергей ответил. Не молдаванину, а тем, кто слушал разговор.
– Закон. Потому как кроме меня воров тут нет. Шелупонь одна выдрючивающаяся. Вроде тебя.
– А ты платил за это право?! – напряг в голосе молдаванина, приближающийся к поросячьему визгу, будил людей в хате. – А я платил.
– Чем? – проявил Сергей совершенно искренний интерес.
– Монетой! Заработанной монетой. – Человечек с кликухой Гайдук даже заикаться начал от еле сдерживаемой ненависти. – Это тебе не зона, ты вначале в порядки въедь. Или меняй хату и там заправляй. Ты не на зоне! Усвой! – Человечек с погонялом Гайдук вытер потеющую ладонь здоровой руки о штаны. И предложил, видимо, вспомнив в сей пиковый момент о сломанном пальце. – Давай, ты сперва разберись тут во всем, а потом договорим.
– Короче, молдаванин. – Сергею все услышанные слова были фиолетовы. – Базар закончен. Засыхай и
