Сергей в этот момент фантазировал, что случится, если он пинком под зад нарушит депутатскую неприкосновенность. К сожалению, Дора Мартыновна спецом на это и нарывалась. И двух свидетелей с собой приволокла. Далее автоматом последуют шумное судебное дело о защите чести и достоинства и требование сытной порцайки гринов отступного. Именно таким незамысловатым чесом добывала нынче средства для партии депутатша:
– Сегодня я не уйду, пока мы не договоримся, – стала нагло пугать мадам. – Вы ведь не хотите пикетов у парадного подъезда?
Сергей пялился в точку, куда-то даме за спину. А может, эта чокнутая, проведав криминальную подкладку Шрама, в натуре размечталась записать его в свою партию? Типа, были же у большевиков летучие бригады экспроприаторов. Ну тогда она совсем в шизе поселилась. Эх, знала бы дура, что стало с Карбидом!
– В этот судьбоносный момент… – взвинтила себя до фальцета депутатша.
Но тут зазвонил телефон. Уже поднимая трубку, Шрам порешил, что обязательно поступит с депутатшей так, как задумал. И сделает это с особым кайфом.
Ну неужели Харчо мог оставить Шрама в покое после того, как прослышал об эрмитажных списках? Да ни в жисть! Пусть все вершины Кавказа утонут в Индийском океане, а папиросы «Казбек» переименуют в сигареты «Хайфа».
А дело было так. Палец с Харчо терли в «Молли»[6] под ирландский сервис немудреный вопрос. Пальцу требовалась щелочка на таможне, Харчо за это просил расплатиться вьетнамской рабочей силой. Пятиминутная беседа. Пацаны из сопровождения не успели за соседним столом доиграть в коробок. Но тут уважаемому Харчо на трубу доложился его электрик Козырек, что наблюдение за Шрамом не по делу оборвалось, зато есть любопытные результаты.
И размягченный бархатным «Гиннессом», Харчо с барского плеча кликнул Пальца в долю. Да?
Палец вписался. Хотя прекрасно смекал, что не из щедрот его позвали, а чтоб разделить ответственность: Как-никак процесс пойдет за – спинами остальных отцов. И, чтоб не транжирить драгоценное время, заговорщики из продуваемого случайными глазами «Молли» перепрыгнули сюда, потому что сюда было ближе всего.
Хотя эта точка принадлежала Пальцу, он сам здесь объявился впервые. Типа, первое свидание с собственной рядовой фабрикой по изготовлению «итальянских» макарон и «сибирских» пельменей. Освобожденный в мгновение ока директорский кабинет пропах перекисшим тестом, тухлым фаршем и плесенью. А на столе директора лежали три вырванных из дорогого художественного альбома листа. На каждой бумажке фломастером был вычерчен маршрут. Харчо и Палец рассматривали эти листы с самым важным видом, хотя в перекошенных жвалах уже читалась подкрадывающаяся тоска невъезжания.
Тогда Козырек решил-таки не держать боссов в неудобном положении, а все разъяснить:
– У меня было четыре пеленгатора. Хватило бы трех, на четыре дают просто идеальную картинку. Одного пацана с прибором я поставил у арки Генштаба, второго на палубу плавучего кафе «Фрегат», парень чуть не отморозил себе яйца. Третьего заставил пастись у подъездах атлантами. Теплее всего было четвертому, он засел в ларьке с девкой, продающей экскурсии, а там электрообогреватель.
– Ну это и коню ясно, ты дело толкуй, – еще больше обозлился, потому как пока совершенно не врубался, Палец. От скуки встал и пошел вдоль стены разглядывать свою незнакомую собственность.
– А я и толкую, – не заметил давления Козырек. – Пеленговали мы с четырех точек, поэтому погрешность всего в пределах метра. И дальше оставалось наложить его маршрут на лабиринты Эрмитажа. И теперь мы знаем, где именно по Эрмитажу он ошивался.
В древнем холодильнике «Днепр» Палец нашел образцы выпускаемой продукции и банку сгущенки, а вот водки не нашел. В шкафу хозяин фабрики обнаружил пыльное переходящее красное знамя, а вот водки не нашел. Брезгливо вынул стяг и бросил под ноги – потом уборщица вынесет в красный уголок. Так же брезгливо снял со стены политический портрет из прежней эпохи, за которым не оказалось сейфа, и кинул к знамени.
– Слушай, Козыречек, – заскреб ногтями край стола Харчо, – все красиво, дорогой. Я все понимаю. Ты честно отрабатывал бабки, да? Пацаны твои не дурь по углам шабрили, а все при деле шарились, да? Ты вовремя доложился, да? Я одно не понимаю: если вы до последнего метра списали, куда туда-сюда ходил Шрам, то какого хера ты мне суешь не один маршрут этого шакала, а целых три?! Да?!!
Недовольство Харчо'Козырек принял гораздо ближе к сердцу, чем ворчание Пальца. И рожа Козырька сразу стала блестеть от пота.
– Дак ведь в Эрмитаже три этажа, а еще подвалы секретные. Мы же Шрама по вертикали не пеленговали. Откуда мы знаем, по какому этажу он шарился? Что отследили, то я и докладываю.
– Выходит, это еще не все? – кивнул в сторону лабиринтов Палец. – Он мог еще и по подвалам путать следы? А это просто – просочиться в подвалы? А менты?
– Там обыкновенная вохра марширует, – цыкнул зубом Харчо. – Придумай самую дешевую клюкву для визита, тебе выпишут разовый пропуск, и ковыляй потихонечку.
Палец придвинул листы к себе:
– О'кей. Пока обойдемся этим. Это что за жирная клякса?
– В этом углу он проторчал два часа. Это или выставка свадебных прикидов позапрошлого века, или зал Веласкеса, или зал с картинками Ренуара, – доложился Козырек, который когда-то был очень культурным человеком и инженером в закрытом ящике. На кривую дорожку он ступил так: запал на коллекционирование автомобильных мулек; по ночам шастал с отверткой и сковыривал с «мерсов», «реношек» и «крайс- леровичей» фирменные нашлепки; однажды подкрался к «лендроверу» Харчо…
– И че, нормальный человек может на Пикассо два часа шары выкатывать? – оскалил зубы в улыбке Палец.
– Значит, он погреб в подвал, – оскалил зубы и Харчо. Его хищные глазки были желты, как яичный желток на сковородке.
Харчо угадал. Шрам в тот исторический момент в натуре спустился в подвал. Рядом со Шрамом, то и дело забегая вперед Шрама, семенил сморщенный, будто вишня в шоколаде, местный активист преклонного
