утыкались в тупик и понимали, наверно, что это лифт, но никто почему-то не вспомнил, что рядом обязательно должна быть предусмотрена дверь на тот случай, если отключат электроэнергию, как вот, к примеру, сейчас. Она двинула дверь в сторону и в тот же миг получила разом два сильных впечатления, и одно возникло при виде глубокой тьмы, куда придется нырнуть, чтоб дойти до подвала, а второе - от того, что ноздри защекотал характернейший запах съестного, пробивавшийся даже через упаковку, которую принято считать герметической, ибо голод обостряет чутье, позволяя преодолевать любые препоны и расстояния, как собаке. Жена доктора метнулась назад выбрать в мусоре пластиковые пакеты, сумки, мешки, чтоб было во что рассовывать продовольствие, и одновременно спросила себя: Как я в темноте пойму, что несу, но пожала плечами, тоже мне забота, дело не в том, что, а в том, как - как ей, обессиленной, тащить полные и тяжеленные мешки, да с ними в руках проделать, уже в обратную сторону, весь долгий путь, и в этот миг ее пронзил страх, что она не найдет дорогу туда, где ждет ее муж, нет, название улицы она знала, запомнила, но сколько же там было поворотов направо, налево, и отчаянье буквально сковало ее, пригвоздило к месту, но потом, медленно, словно оцепенелый мозг начал наконец постепенно выходить из ступора, увидела, будто со стороны, что по-прежнему склоняется над планом города и водит пальцем по лабиринту улиц, отыскивая кратчайший маршрут, словно у нее было две пары глаз, из которых одна глядит, как глядит она в карту, а другая - на карту и на маршрут. Коридор был по- прежнему пуст, и это следовало счесть настоящей удачей, ибо жена доктора от волнения и от неожиданности позабыла закрыть за собой дверь. Спохватившись, аккуратно притворила ее и, погрузившись в полнейшую тьму, оказалась совершенно слепа, в точности как все, кто был снаружи, и разница была только в цвете, если, конечно, белый и черный можно в самом деле считать цветами. Держась за стену, начала спускаться по лестнице, думая, что если бы об этом подвале кто-нибудь знал, чего, конечно, быть не может, и сейчас шел бы ей навстречу, то пришлось бы действовать, как слепцы, которых видела она на улице, то есть кому-нибудь одному отказаться от надежной опоры, пройти вперед, огибая неопределенную субстанцию встречного, и, быть может, на миг испытать нелепый страх, что стены больше не будет: Я, кажется, схожу с ума, подумала она, да, впрочем, было от чего - спускаться в черную дыру, где нет ни света, ни надежды на него, притом неизвестно, как далеко придется идти, хотя обычно такие склады устраивают не очень глубоко, первый пролет: Теперь я знаю, что такое быть слепым, второй пролет, Сейчас закричу, сейчас закричу, третий пролет, тьма похожа на густое тесто, которым облепили все лицо, а глаза превратились в сгустки смолы, Что это там, передо мной, и следом - другая мысль, еще более пугающая: А как же я потом отыщу лестницу, и вдруг потеряла равновесие и, чтобы не полететь кувырком, резко опустилась на пол, чуть не потеряв сознание, и пробормотанное: Чисто, относилось к полу, до чего же это восхитительно, чистый пол. Постепенно стала приходить в себя, почувствовала, что глухо ноет живот, в этом не было ничего нового, но сейчас в ее теле словно бы ничего больше и не существовало, да нет, все было на месте, но просто не желало подавать о себе никаких вестей, разве что сердце, да, сердце бухало, как большой барабан, и то сказать, легко ли вечно работать во тьме, начиная с самой что ни на есть первой, тьмы материнской утробы, и кончая последней, где оно и остановится. В руке жена доктора по-прежнему держала, не выпуская, пластиковые пакеты, теперь оставалось лишь наполнить их, набить продуктами, и спокойно, спокойно, на складе не водятся ни драконы, ни привидения, здесь всего лишь тьма, а она не укусит и не обидит, ну а лестница отыщется. Набравшись решимости, собралась было подняться на ноги, но вспомнила, что слепа, а потому лучше будет, слепцам уподобясь, ползти на четвереньках, пока не упрешься во что-нибудь, лучше всего в застекленную витрину с едой, любой, какой угодно, лишь бы можно было ее не варить и не жарить, ибо не время предаваться кулинарным фантазиям.
Но стоило ей пройти еще несколько шагов, страх вернулся, может быть, она ошиблась и впереди, невидимый, поджидает ее дракон с разверстой пастью. Или протянет руку призрак и уведет в ужасный мир мертвецов, никогда не прекращающих умирать, потому что кто-то их постоянно воскрешает. И потом, уже трезво, кротко-смиренно, но с бесконечной печалью подумала, что, может быть, это никакой не склад, а, например, гараж, и ей даже почудился запах бензина, вот как может обмануться сознание, если капитулирует перед им же самим сотворенными монстрами. Но тут рука ее уткнулась во что-то, но не в липкие пальцы призрака, не в огнедышащий зев дракона, и, ощутив холодное прикосновение металла, гладкую, уходящую вверх плоскость, жена доктора догадалась, не зная, как это называется, что наткнулась на стеллаж. И сообразила, что параллельно ему должны находиться другие, такие же, и теперь оставалось лишь понять, на каком выставлены продовольственные товары, а не, запах не обманет, моющие средства. Не думая больше, каких трудов будут стоить ей поиски лестницы, она пошла вдоль стеллажей, принюхиваясь, ощупывая, встряхивая. Здесь были картонные упаковки чего-то, бутылки стеклянные и пластиковые, маленькие, средние и большие склянки, жестянки с, наверно, консервами, тюбики, резервуары, емкости, коробки, и она доверху заполнила этим один из мешков: Съедобное ли хоть, подумала беспокойно. Перешла к другим полкам, и на второй нежданное случилось, слепая, не ведающая своего пути рука наткнулась и сбросила несколько маленьких коробочек. И от звука, с которым ударились они об пол, замерло сердце: Спички. Дрожа от волнения, жена доктора нагнулась, пошарила по полу и нашла, этот запах ни с каким другим не спутаешь, ни запах, ни звук, с каким, когда встряхнешь коробок, погромыхивают маленькие деревянные палочки, вот выдвигающаяся середка, вот шершавый, покрытый фосфором бочок, чиркнула серная головка, и вслед за вспышкой крохотного пламени возник расплывающийся, зыблющийся, как звезда в туче, кружок света, о боже, на свете, оказывается, есть свет, а у меня глаза, чтоб увидеть его, так будь же ты благословен, свет. С этой минуты дело пошло много веселей. Начала со спичек и набила ими целый мешок, хотя: Не надо тащить так много, шептал ей здравый смысл, но она не желала внимать ему, потом подрагивающий свет озарил полки, и в самом скором времени пакеты заполнились, а первый пришлось опорожнить, потому что там не оказалось ничего толкового, зато на сокровища, лежавшие в остальных, можно купить весь город, чему не стоит удивляться, ибо понятия ценности меняются, и если вспомнившийся нам король предлагал некогда свое царство за коня, то чего бы, умирая с голоду, не отдал он за эти подмигивающие ему мешки с едой. Вот лестница, путь лежит прямо. Но прежде жена доктора садится на пол, вскрывает упаковки с копченой колбасой и с нарезанным черным хлебом, скручивает пробку с бутылки и начинает без зазрения совести есть и пить. Если не поем сейчас, никогда не донесу свою кладь куда нужно, думала поставщица. Подкрепившись, повесила пакеты на предплечья, по три на каждое, руки вытянула перед собой и зажигала спички, пока не добралась до нижней ступеньки, с которой начала свое мучительное восхождение, еда еще не переварилась, ей нужно время, чтобы дойти до мышц и нервов, и в таких случаях лучше всего работает все-таки голова. Бесшумно отъехала в сторону дверь. А если кого-нибудь встречу в коридоре, подумала жена доктора, что тогда делать. Коридор был пуст, но она повторила свой вопрос: Что тогда делать. Можно бы, конечно, дойдя до выхода, повернуться и крикнуть: Там, в глубине коридора, лестница в подвал, а внизу полно еды, угощайтесь, дверь я оставила открытой. Да, она могла бы так сделать, но не сделала. Помогая себе плечом, закрыла дверь, сказала себе, что и правильно, что не сделала, страшно представить, что только началось бы тут после этих ее слов, слепцы рванулись бы сюда как безумные, это все равно что в сумасшедшем доме крикнуть: Пожар, сверзились бы со ступеней, покатились вниз, а их задавили бы и растоптали идущие следом, которые тоже бы оступились, потому что одно дело ставить подошву на твердую ступень и совсем другое - на бьющееся под ногой тело. А когда это съедим, схожу, еще принесу, подумала она. Сдвинула свои пакеты вниз, перехватила, глубоко вздохнула и вышла в коридор. Нет, ее не увидят, но почуют то, что она съела: Колбаса, вот дура-то, это же настоящий горячий след. Стиснула зубы, крепче сжала ручки пакетов: Бежать надо, подумала она. Ей вспомнился слепец, порезавший себе колено осколком стекла. Если и со мной такое случится, если я тоже наступлю на стекло, мы, вероятно, уже позабыли, что эта женщина босиком, не успела еще зайти в обувной магазин, как поступают все прочие слепцы, которые, несмотря, да уж как тут смотреть, на свое несчастье, выбирают себе обувку, пусть и ощупью. Бежать надо, и она побежала. Поначалу пыталась лавировать между слоняющихся группами и поодиночке слепцов, не прикасаясь к ним, но это сильно замедляло передвижение и заставляло, меняя направление, останавливаться, ненадолго, разумеется, но и этой минутки было бы достаточно, чтобы учуять колбасную ауру, ибо аура - это не только нечто эфирное и благоухающее, и в любой миг кто-нибудь из слепцов может крикнуть: Кто здесь ест колбасу, и, пока не прозвучали эти слова, жена доктора оставила, так сказать, попечение и понеслась напрямки, налетая на встречных и попутных, сшибая их, сбивая, расталкивая и отпихивая, то есть перешла в режим спасайся кто может, заслуживающий самого сурового порицания, ибо так себя не ведут по отношению к людям, и без того уже отягощенным
